Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории
Шрифт:
— Вот! Вот! У тебя тоже! И гниды — чертовы гниды! Что это, Стивен? Ты, гребаный ублюдок! Вшивый подонок. Кто она, а, Стивен? Школьница?
Нет, никакая она не школьница. В тот момент, все еще размышляя о волнующих прелестях Барби, Стивен подумал, что, возможно, будь она школьницей, с правдой было бы проще смириться, в этом случае правда не показалась бы такой гротескной, такой необычной. Но, разумеется, необычной была ложь; правда была гораздо прозаичнее: она — школьная учительница Мелиссы.
На торговой улице паровоз Стивена, с буфером в виде двухместной коляски, прогрохотав мимо невидимых стрелок и разъездов, повернул налево, на холм, по направлению к детской площадке. Несудьба
— Ту-тууу! — выдал малыш, а сидевший рядом Джош, то и дело хватаясь за рыжее пластмассовое колесо, подудел в рожок.
— Как дела в школе? — спросил Стивен у Мелиссы, потому что почувствовал, что должен это спросить.
— Ниче, — ответила она.
— Ничего хорошего или ничего плохого? — уточнил он.
— Ничего. Ни-че-го.
Вот так вот, в этом заключалось все его участие в образовании дочери.
Только они добрались до площадки, как двое старших бросились прочь от коляски, как две ракеты, самонаводящиеся на качели, и понеслись по грязной траве. Чайки с недовольными криками разлетались в стороны. Стивен толкал коляску по тропинке, мимо дурацких скамеек, на которых лизались двое подростков. Он почувствовал сильное физическое родство к пацану с его прыщами и угрями на подбородке. Ему даже захотелось дотронуться до них, но он переборол в себе этот порыв — глянул под ноги и обнаружил, что наступает на лепешки собачьего дерьма: где коричневого, где черного, где побелевшего и ссохшегося, где серовато-желтоватого. Занятно, как два карапуза в коляске умудрялись не обращать внимания друг на друга. Может, через пару месяцев Джош обернется к соседу и ни с того ни с сего спросит: «Ну что, ты уже способен поддержать беседу?»
На площадке Мелисса и Дэниел заняли места на самых больших качелях. Дэниел отталкивался ногами и, раскачиваясь, набрал уже приличную высоту, но Мелисса никак не могла справиться и просто болталась из стороны в сторону. Стивен вынул Джоша из коляски и посадил на небольшие качельки, продев его ноги в специальные отверстия. Потом проделал ту же процедуру с другим малышом и стал качать обоих.
— Держитесь, держите равновесие! — командовал он.
— Пап, покачай меня! — крикнула Мелисса. — У меня не получается!
— Она не умеет! — радостно закричал Дэниел. — Не умеет! Не умеет!
— Заткнись, Дэниел! Замолчи! — Мелисса чуть не плакала.
— Восемь лет, а на качелях кататься не умеет! — верещал он, болтаясь где-то наверху.
— Заткнись — я серьезно!
— Так-так, — сказал Стивен, отходя от малышей, — давайте-ка я покачаю вас обоих.
Он раскачал качели Мелиссы, затем стал качать одной рукой качели сына, другой — качели дочки. Сначала подталкивая сами сиденья качелей, потом спины детей. Он чувствовал эти спины, изгибы позвоночников, тепло маленьких поп. В самой высшей точке, куда улетали качели, детские тела на мгновение оказывались в невесомости, поддерживаемые только его руками. И при этом он не чувствовал физического родства с этими детьми — своими детьми! Качаясь, Мелисса и Дэниел отделялись от неожиданно повзрослевших самих себя и отправлялись странствовать во времени — если не в пространстве — в те края, где живут радость и веселье, к простому и понятному здесь и сейчас. На подъеме Стивен щекотал их под мышками, и они хихикали. Потом забегал спереди и как полоумный матадор уворачивался от их ног-рогов, уже летевших вниз под радостное верещание. Затем он мчался к малышам и раскачивал их маленькие качельки, после чего снова возвращался к старшим и опять принимался за них. Теперь смеялись уже все, кроме самого мелкого. Несудьба взяла рукавичку, которую кто-то повесил на ограду, и примерила, не подойдет ли ей по размеру.
Затем все прекратилось. Дэниел с визгом затормозил, его каучуковые подошвы прошаркали по каучуковому покрытию. Он спрыгнул с качелей прежде, чем они остановились, и подошел к неподвижной карусели. Встав коленями на край, он просунул свою черноволосую голову в одну из металлических стоек, словно собрался молиться. Весь ужас обстановки вернулся: хмурое небо, обшарпанная игровая площадка, слой каучука отходит от битумного покрытия, которое, в свою очередь, отслаивается от бетонного; лазалка, поставленная меньше месяца назад, похожа на аляповатый крендель из стали для великана, питающегося железом; сами качели: цепи некоторых из них обмотаны вокруг перекладин — свидетельство нашествия вандалов постарше, а может, какие-то дети решили покинуть орбиту… У забора невдалеке — битое стекло, возле вмятины в бетоне навалены погнутые шоссейные барьеры безопасности, сама же вмятина наполнена водой и листьями; контейнер, обитый деревянными рейками, будто ремнями безопасности. То, что настолько прочная штуковина также могла подвергнуться нападению, говорило о небывалом демографическом взрыве, подумал Стивен.
Мелисса тоже слезла с качелей. Оба малыша сидели на своих качелях, едва покачиваясь.
— Эй, все сюда! — Стивен попытался впрыснуть в сказанное побольше энтузиазма, словно это был поддельный наркотик. — Пошли на вторые качели.
— Качели! — громко и четко выговорил ползунок с потрясающей дикцией. Но никто не обратил на это внимания.
Вторые качели находились на недавно отстроенной площадке поменьше, около «Уан оклок клаб». Молодые бойцы понеслись туда по лужайке, напрямик, мимо футбольных ворот, торчащих посреди окружающей грязищи. Двое старших умчались вперед, самый мелкий ехал в коляске, а Джош еле тащился со своей пластмассовой игрушкой. Стивен вспомнил, как Мелисса и Дэниел жадно цеплялись за него, умоляя носить их на руках, даже когда им было больше, чем Джошу сейчас. Но этот двухлетний шкет просто плелся сам по себе, нуждаясь в поддержке отца не более, чем тот в его.
Как всегда в выходные, «Уан оклок клаб» был закрыт, железные задвижки опущены до земли, на их рифленых поверхностях видны растекшиеся следы граффити. Этой площадке нашествие варваров еще только предстояло, каучуковое покрытие не было повреждено. Каждый официально установленный спортивно-развлекательный снаряд находился на своем месте ковра из лоскутов зеленого каучука. Песочница была укрыта навесом и заперта на висячий замок. Горка оборудована аккуратной крышей с коньком, вверх вели прочные деревянные ступеньки, каждая покрыта черным каучуком. Небольшие помосты в форме листиков клевера стояли вокруг, держась на огромных пружинах. Все было таким новым, милым, бери да играй. Воплощение домашнего уюта наперекор улице.
— Черт, как все близко, — довольно громко пробормотал Стивен, усаживая Джоша и мелкого на следующие качели. Он представил себе этот улично-домашний игровой комплекс в пределах всей игровой площадки, а ее, в свою очередь, в масштабе города, город внутри страны, а страну — наряду с другими странами мира. Весь мир — огромная и захламленная игровая, заполоненная сломанными и списанными за негодностью игрушками грудного человечества, которое на протяжении десятилетий пребывало в жутком настроении. Два отвратительных тысячелетия. И подобно камере наблюдения над красным полем в центре площадки, Бог смотрел на все это из-за ограды, как чадолюбивый человек молча смотрит на педофилов.
Стивен опять раскачал двоих малышей, затем подошел к детям постарше и принялся раскачивать их. Качели смотрели друг на друга, четыре пары «веллингтонов» были нацелены на Стивена, пока он носился туда-сюда, безнадежно старясь сделать так, чтобы все качались одновременно.
— Мне эти качели больше всех нравятся, — сказала Мелисса.
— А мне третьи больше всех, — ответил Дэниел.
— Эти быстрее, — возразила Мелисса.
— Да. — Дэниел поддерживал беседу, словно находился на коктейльной вечеринке. — Но третьи крепче! Мне нравятся те, что покрепче!