Этот сладкий запах психоза. Доктор Мукти и другие истории
Шрифт:
Как и для многих прочих, предлогом для наших прогулок по парку была Дина, безумная далматинка Кита. Никто честно и откровенно не хочет признаться в том, что он просто любит лондонские парки, поэтому тысячи людей традиционно ссылаются на алиби в виде собаки. Некоторые заходят так далеко, что заводят детей, дабы оправдать собственное безделье детским катанием на качелях или кормлением уток. У Орда имелась масса колкостей по поводу собак. Его собственная помесь, генномодифицированный южноафриканский риджбек-пудель, дожил, в пересчете на человеческий возраст, до пятидесяти семи и загрыз примерно столько же народу. Орд носил Робена на руках и, после того как этот волкодав подох, стал особенно циничен по отношению к тварям, считая их не более, чем полезными паразитами.
— Разве не дико, — говорил Кит, будучи Ордом, — что вы, двое с виду умных взрослых мужиков дошли до того,
— Возможно… — признал я и, накинув мантию Фламбарда, продолжал: — Орд, судя по всему, ты побывал во многих горячих точках, где твоим собакам была возвращена природная жесткость и их использовали стаями во время травли и тому подобное?
Но Орда так просто голыми руками не возьмешь.
— Собачка обосралась, Фламбард, — огрызнулся он. — Подбери-ка за ней лучше.
Я надел на руку пакет с надписью «Сэйнсбери» [55] и сделал все необходимое, размазав жидкие какашки по асфальту. Чем Кит ее кормил?
— Пожалуй, вам двоим стоило стать гомиками и зависать в «Эротических качелях», — съехидничал Орд. — Еще больше затягивает!
Орда волновали бандажи всех видов, хотя он открыто признавал свое полное отсутствие вкуса в этой области. Покинув Воксхолл-парк, мы шли мимо «Эротических качелей» — клуба, который располагался в сводчатой заднице побитого железнодорожного виадука. Пару раз мы заходили внутрь пропустить по глотку, под конец брали «Рэд-булл» с водкой, наблюдая все это время садо-мазо-ягодицы, теревшиеся друг о друга. С нами был оперный критик-бисексуал, который в ожидании появления Жана-Поля Готье [56] рассуждал о новеллах Теофиля Готье. Но едва ли имело значение, захаживали мы в «Эротические качели» или нет, — в этом городе и так почти всегда было темно и тесно. Не важно, гуляли мы по Бэтттерси-парку или слонялись возле Электростанции [57] и по пустошам на побережье Темзы, — нам никогда не удавалось избавиться от оков нашей собственной клаустрофобии.
55
«Сэйнсбери» — сеть супермаркетов в Англии.
56
Жан-Поль Готье — известный французский модельер, во многом определивший облик высокой моды 80-х и 90-х.
57
Знаменитая Электростанция Бэттерси, мелькавшая, в частности, в фильме «Хэлп» (1965) и на обложке альбома «Энималс» (1977) группы «Пинк Флойд».
Даже в разгар лета казалось, что в небо кто-то брызнул аэрозоль: еле видимая пыль тяжелых металлов сыпалась на нас сверху. Идти по высохшему горнолыжному склону Лаванда-Хилл было все равно, что втискиваться в чужое белье. Трет и жмет во всех местах. Порой, притормаживая в каком-нибудь афро-карибском фаст-фуде перехватить чебурек с мясом и заодно бросить пару ошметков желтого теста в мокрую от дождя, черную пасть Дины, я сам от себя приходил в отчаяние. С чего вдруг я счел необходимым отгородиться от стольких людей, с которыми некогда был близок, дабы очутиться на самой периферии всякой ответственности и обязательств?
Начать с того, что слететь с внешнего круга — проще простого. Не ответить на пару звонков, продинамить пару встреч, и ростки дружбы зачахнут и сгниют на корню. Были, правда, отношения более прочные, требовавшие более упорного невнимания. Отлынивание от свиданий, молчание при встрече, равнодушие к сплетням, неучастие в вечеринках для прозябателей обочиной жизни — на все это могло уйти порядка девяти месяцев. Но конечном счете срабатывало. Был еще узел совсем близких связей, который требовалось разрубить. Выходило, что я обижал тех, кого прежде прижимал к груди, клеветал на тех, кого раньше боготворил, и решительно отказывался узнавать в лицо бывших возлюбленных, встречая их в кондитерском отделе «Сэйнсбери» в районе Найн-Эльмс. Так все и шло, пока не закончилось полной утечкой всего, а на дне остался осадок в виде английской соли.
Разумеется, это было высокомерие, и высокомерие настолько сильное, что я буквально физически
У Орда имелась масса нелицеприятных наблюдений касательно обстоятельств моей новой жизни, которые его забавляли. «Когда-то у тебя были хоромы, огромный дом с женой в придачу. А теперь посмотри на себя — стал приживалкой в чужой семье!»
Это был заслуженный удар: когда мой брак развалился, я снял этот угол у Бенсонов — клочок пространства размером с пакет молока, летом слишком душный, зимой слишком холодный; имущество, оставшееся от прошлой жизни, на новом месте действительно выглядело нищенски. Я лежал на шаткой койке, а толстобрюхие лайнеры проплывали в грязных облаках надо мной, время от времени грозя брякнуться в чердачное окно моей комнатушки. И только Кит был для меня спасением.
— Что ты думаешь по поводу этого воздушного шара? — спросил Кит однажды поздним летом, когда мы направлялись к очередной харчевне рядом с военной базой МИ-6. Привязанный на тросе воздушный шар вот уже несколько недель болтался на высоте футов четырехсот над Воксхолл-Кросс. Мы гуляли рядом, но ни разу не приближались к тому месту, где он был привязан. Оттуда, где мы находились, — юго-восточная часть парка Бэттерси, — было видно его полосатое брюхо, которое утыкалось в бездействующие трубы Электростанции. Лондон во всей красе!
— Пффф. Понятия не имею. Полагаю, что это просто воздушный шар. Что, на нем можно подняться вверх?
— Естественно, иначе за каким лешим он болтается над Лондоном на высоте четырехсот футов?
— Да хрен знает. Слежка какая-нибудь, тут же МИ-6 неподалеку.
— У тебя на редкость примитивные понятия о том, что такое секретность! — произнес Кит с аффектацией Орда — слащаво, но с издевкой. — Никаких черных плащей и кинжалов не нужно, когда кругом полным-полно мужчин — и женщин, — которые рассматривают свою причастность, привязанность и даже преданность в качестве всего лишь крошечной возможности повлиять на ход истории. Когда я занимался усмирением анархистски настроенных наркобаронов на Большом Каймане в тридцать третьем, мои отряды ликвидаторов были в курсе всех дел — вся иерархия командной структуры, снизу доверху. Если я избавлялся от какого-нибудь предателя, на его месте тут же оказывался новый, и уже он, в свою очередь, передавал полезные сведения стороне противника. В конце концов я понял, что свинья окопалась тут настолько прочно, что я и сам по логике подпадаю под подозрение.
— И… и к-как ты п-поступил? — подобострастно запинаясь, пролепетал Фламбард.
— Элементарно, я тоже переметнулся на другую сторону. Держа под контролем силы анархистов, я нанес удар по правительству и установил свою власть в стране. Теперь, с такими силами, — Орд сжал пальцы в кулак и ударил вверх, словно целил в воздушный шар, — я имел возможность снова обрушиться на террористов и окончательно их уничтожить. Как обычно, победа!
И все же, что бы там Орд ни говорил, мысль о том, что воздушный шар мог служить наблюдательным пунктом, не казалась мне такой уж абсурдной. Если даже не самая секретная служба заявилась как-то в офисное здание, примыкающее непосредственно к Воксхолл-бридж, скрываясь внутри смехотворного постмодернистского свадебного торта, то почему бы той же службе не забросить в небо своего шпиона, этакий глаз на газовой горелке? Помимо всего прочего, мне нравилось здание МИ-6, его бежевый бетонный фасад и кипарисы на флеронах предполагали более тонкое внутреннее устройство, чем выходило на грубый взгляд Орда, вдобавок рядом имелся крошечный клочок отмели, вдоль которой через распадок и пролегал наш путь. Из скопившегося у берега унылого плавника и всякого мусора мы с Китом сооружали небольшие костры. С наступлением темноты мы садились у огня и поджаривали пастилу, задумчиво глядя через болотного цвета оборчатую гладь реки на другой берег, где располагалась галерея Тейт, а Дина в это время лениво валялась на спрессованном иле.