Этот жестокий замысел
Шрифт:
На поверхности все еще живут дети и целые семьи. Как в «Картаксе» могут думать об их убийстве?
– Они не сделают этого, – говорю я.
– У них может не остаться выбора, – возражает Дакс.
Он вытирает рукавом пот со лба, и от этого движения его начинает трясти. С каждой минутой он выглядит все хуже.
– В бункерах «Картакса» живет три миллиарда человек, их защищают воздушные шлюзы и вакцина, которая должна работать. Моя команда в конце концов разберется в коде и исправит его, но если позволить вирусу распространяться и мутировать дальше, то к тому
– Но на поверхности миллионы людей…
– Знаю, – тихо говорит Дакс. – Поверь мне, я хочу остановить это так же сильно, как и ты. Сейчас на кону стоит моя жизнь, буквально, и это зависит не от меня. Теперь все зависит от Бринка и Лаклана.
– Мы должны вернуться. – Леобен разворачивается и направляется в кабину. – Если в «Картаксе» планируют запустить протокол «Всемирного потопа», мы не можем облажаться. Нам нужно подкрепление – беспилотники, разведка, солдаты. Нам необходимо найти Лаклана. Я не стану сбегать и уж тем более менять свое чертово лицо.
Он таким тоном произносит последнее слово, что я вздрагиваю – его ужасают не только мысли об операции. Но и мысль, что кто-то изменит часть его личности. И я прекрасно его понимаю, потому что тот же ужас сейчас охватывает меня. И пусть в своем отражении, в окне «Комокса», я вижу черты Лаклана – его нос, линии челюсти, – они мои тоже. Меня уже изменили однажды.
Не думаю, что смогу смириться с мыслью о том, чтобы сделать это снова.
– Ли, пожалуйста. – Дакс расстегивает ремни и пытается встать, чтобы пойти за Леобеном, но сгибается от кашля.
– Ты заражен, – повернувшись к нему, говорит Леобен. – Как ты мог подумать, что я спрячусь в бункере?
– Ты должен это сделать, – хватая ртом воздух, возражает Дакс. – Вакцина не работает. Они снова начнут проводить на тебе исследования.
– Я переживу это, – огрызается Леобен. – Как делал это с самого детства.
– Знаю, что переживешь, – откидываясь на спинку сиденья, говорит Дакс. – Но теперь я их ведущий ученый. И если выживу, они заставят меня проводить эти тесты. Если понадобится, они причинят мне боль, а я не смогу справиться с этим.
Я в замешательстве перевожу взгляд с Леобена на Дакса и обратно. Они сверлят друг друга взглядами, и в их глазах не только гнев. Даже атмосфера между ними изменилась. Воздух наполнила та же энергия, что окутывала Коула в подвале, когда я сказала ему, что Цзюнь Бэй жива. Леобен был телохранителем Дакса, когда они прилетели за нами к «Хоумстейку». Они путешествовали вместе, останавливались в одной комнате.
Но казалось, их связывает нечто большее.
– Дело не только в тебе, Ли, – говорит Коул. – Если мы вернемся, то и Катарина будет в опасности. Высадите нас где-нибудь, я вызову джип, и мы спрячемся.
– Что? – возмущаюсь я. – Нет, Коул. Леобен прав – мы уже не сможем справиться с этим сами. Теперь это касается не только нас. И теперь дело не только в Лаклане. Мы должны вернуться в «Картакс».
– Черт возьми, она права, – протискиваясь в кабину, говорит Леобен. – Если Бринк отправил команду в лабораторию, мы должны вернуться
Он медленно опускается на место пилота и нажимает на штурвал. Винты «Комокса» начинают вращаться, грузовой отсек скрипит.
Коул запрокидывает голову и сжимает кулаки от раздражения. Мы отправляемся навстречу опасности. Я знаю это. И есть вероятность, что в «Картаксе» причинят мне вред, чтобы выманить Лаклана. А еще они могут узнать правду о том, кто я на самом деле. О Цзюнь Бэй. Они могут запереть меня в лаборатории. Или убить. Но я не стану убегать от этого. Не изменю лица, не спрячусь в бункере и не стану смотреть, как войска «Картакса» убивают всех выживших на поверхности. Особенно если я как-то могу помочь и остановить это.
«Комокс» поднимается над поляной и, покачиваясь, пролетает сквозь стаю. Леобен разворачивается и направляется в сторону трех остроконечных вершин. Лаборатория «Проекта Заратустра» находится в центре долины, возвышаясь над умытой дождем травой. Окна заколочены, а вентиляционные трубы на крыше сверкают в бледном утреннем свете. Мы прожили последнюю неделю в часе ходьбы отсюда, но я не бывала здесь с той ночи. Вот только мысли о ней то и дело всплывали в дальних уголках сознания, возрождая воспоминания о запертых дверях и руках в перчатках. И теперь, когда мы приближаемся, они усиливаются, обостряя мои чувства. Я вижу скальпели, наручники, зарешеченные окна.
Мне кажется, словно я вновь пытаюсь сбежать из лаборатории, но мне это не удается.
Коул выпрямляется.
– Они здесь.
Перед нами появляется парковка лаборатории, где на траве стоит сверкающий «Комокс», а за ним выстроились в ряд солдаты.
– Я уже связался с ними, – говорит Леобен. – Они знают, что мы летим. – Он тянет за штурвал, и мы снижаемся.
– Они накажут тебя за то, что ты отправился на наши поиски? – оглянувшись через плечо, спрашиваю у Дакса.
Он откинулся на спинку сиденья и запрокинул голову, его лоб блестит от пота.
– Мне все равно, – отвечает он. – Я уже заражен. Что еще они могут мне сделать?
Леобен сжимает руками штурвал. Не знаю, что происходит между ним и Даксом, но уверена, между ними что-то есть, хотя он мне об этом ничего не говорил. Мне трудно представить их вместе. Дакс слишком серьезно ко всему относится, а Леобен, наоборот, все пытается превратить в шутку. Тем не менее между ними напряженная атмосфера, и я удивляюсь, как не заметила этого, когда мы путешествовали вместе.
Хотя это было мрачное время, которое освещалось лишь одним лучиком света – Коулом.
– Ну что ж, снижаемся, – зависнув над парковкой, говорит Леобен.
От порывов ветра по траве бежит рябь. Прожекторы «Комокса» высвечивают потрескавшиеся бетонные стены лаборатории. Входная дверь открыта, и возле нее застыло несколько солдат, которые вскидывают винтовки, как только мы приземляемся.
Коул тут же закрывает меня собой.
– Не делай резких движений. Дай нам провести переговоры. – Он тянется к моей руке и на мгновение сжимает ее, а затем отпускает.