Этюд в багровых штанах
Шрифт:
— К чему? — если так и дальше пойдет, то я быстро поумнею: рекламный аудит, аскетический психоанализ. Что день грядущий нам готовит?
— Странно, что вы об этом ничего не слышали, — немытая личность все-таки соизволила ко мне обратиться. Подозреваемый номер пять — Михаил Копытин. Прошу любить и жаловать! М-да, не получится ни того, ни другого. Слишком уж отвратительный. Судя по всему. Они работают в паре, играя на контрасте. — Знаете ли вы, барышня, что благодатные изменения души, идущей по пути спасения, сопровождаются двумя взаимосвязанными и усиливающими друг друга процессами?! По глазам вижу, что не знаете. А жаль… В первом случае в ходе аскетической жизни ум учится воздерживаться от инстинктов и плотских влечений, от связанных с ними чувственности и фантазии. Низшие влечения омрачают ум, делая его рассеянным и бесплодным.
Воцарилась пауза, во время которой я почувствовала нечто вроде стыдливого смущения: подумать только вместо того, чтобы очистить свой ум, я терзаюсь банальными плотскими желаниями. Судя по всему, стыдливое смущение затаилось где-то в глубине души, потому что Копытин взглянул на меня с непередаваемым отвращением:
— С другой стороны, ум через это благодатное очищение восстанавливает одно из своих важнейших качеств — способность контролирования чувств и их торможения. Ум упрощает чувства, избавляя их от того, что искажает восприятие, он вводит их в естественные рамки, анализирует, «философствует». Это становится возможным, поскольку ум обретает способность видеть дурные склонности сердца, влияние и действие страстей. Все это означает возвращение ума к самому себе.
— То есть иными словами, он варится в собственном интеллектуальном соку, — подытожила я. — Участь, прямо скажем, незавидная.
Дизайнер обиженно фыркнул, Корнилов рассмеялся, а Юлия настороженно отхлебнула кофе. Я вдохновенно продолжила:
— Насколько я понимаю, вы выступаете за полную стерилизацию духа и сознания, следовательно, вы не признаете никаких чувств, страстей и эмоций. Но кому нужен такой ум? Именно страсти определяют человеческое поведение и характер. Человек без страстей мертв.
— Он грешен и опьянен этим грехом. Страсть деформирует душу и тело, — взвизгнул дизайнер. — Семь главных страстей есть семь грехов: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, гордость. Только чистый ум способен с ними бороться. Еще святой Григорий Нисский говорил, что если ум воспримет власть над страстями, то каждое из них может превратиться в добродетель.
— Ну, если сам Григорий Нисский… — понятия не имею, кто это такой, но судя по тону Копытина, Григорий Нисский весьма уважаемый тип в рекламной среде, к тому же он сторонник аскетического психоанализа, что делает его просто незаменимым в рабочем процессе.
— Вы зря иронизируете, — захлебывался благочестием дизайнер, — Раздражение порождает мужество, робость — осторожность, страх — благопокорность, ненависть — отвращение от порока, сила любви — вожделение истинно прекрасного, печаль — раскаяние. Очистившись, сам ум становится великой очистительной силой, которая обуздывает душу, покоряет страсти. Освободившись от страстей, он становится огневидным, и непрерывно просветляется созерцанием. А вместе с ним исцеляется тело.
— Огневидный ум — это сильно, — пробормотала я, пожирая глазами Корнилова. — Но мне особенно понравилось про вожделение истинно прекрасного. А вам?
Станислав Николаевич снисходительно на меня посмотрел:
— Огневидный ум — лучше. За что ценю Копытина, так за то, что образного мышления ему не занимать. В прошлый раз он нам рассказывал про либидо Канта. Очень познавательная лекция получилась, даже из соседних фирм зашли послушать.
— Позвольте, но во времена Канта не знали о либидо.
— Ну и что? — улыбнулся Корнилов. — Никто же не говорит, что его не было, ведь так? Просто люди не знали, как обозначить свое весьма специфическое состояние. Миша тогда нам все убедительно доказал на примере бабочки, порхающей в районе чресел Канта в том момент, когда он выводил понятия трансцендентальности. Повторить не берусь: гениальное не повторяется. Вот что значит образное мышление.
— Образного мышления вам всем не занимать, — заглянул в приемную юрист Андрей Синицын. — Нашли время и место для обсуждения страстей человеческих. Мужики, вы бы осторожнее, а то вдруг наши красавицы обвинят вас в сексуальных домогательствах прямо на рабочем месте? Прецеденты уже были. Я только что из суда, — он плюхнулся рядом со мной, с наслаждением отхлебнул свежезаваренного кофе, который ему подала Юля, и уставился на мои коленки.
— А что сейчас считается сексуальным домогательством? — я быстро прикрыла коленки бордовой юбкой, а сверху укрепила газету «Коммерсант», с заголовком на первой полосе «Служебный секс: игра с неизвестными». В тему, ничего не скажешь. Укрепила для надежности: взгляд прожигал и через средство массовой информации.
— Что такое сексуальное домогательство, судьи до сих пор не могут определиться, — усмехнулся Синицын и перевел взгляд на мое декольте. — Есть так называемое «кии про кво домогательство», то есть ты делаешь что-то для меня, я делаю что-то для тебя.
— То бишь отношения босса и секретарши, — перевела я юридическое кво на нормальный русский язык. — Извини, Юля. Но должность у тебя такая, анекдотичная.
— Ничего, она привыкла. В общих чертах мыслишь верно (интересно, а когда мы успели перейти на «ты»?), — одобрил перевод наш штатный юрист. — Подобное домогательство обычно предполагает обещание преимуществ на работе в обмен на сексуальную благосклонность. К примеру, ваш непосредственный начальник уговаривает переспать с ним, обещая продвижение по службе. На это ведется каждая вторая дамочка. Система действует безотказно: как магнит на гвоздик. Она исправно выполняет свою часть договора и ждет того же от начальника, а начальник, натешившись, переключается на другую сотрудницу. Первая остается на бобах и, поплакав, подает в суд.
— Шансы выиграть есть?
— Шансы всегда есть, вопрос только, у кого они есть, — отделался туманной фразой Синицын. — Существует и другая ситуация, которую закон определяет как враждебное окружение на рабочем месте.
— Когда сотрудники выясняют отношения? — кинула пробный шар Юлия и скромно потупилась. Ну, просто пай-девочка, да и только.
— Не обязательно. Сюда подходят намеки, поддразнивание, шуточки, определенные жесты, даже рисунки сексуального содержания или фотографии. Все это в совокупности может рассматриваться как посягательство на права женщины, но во многих фирмах и даже в судах — и даже женщины — находят, что трудно провести различия, какие действия наносят ущерб, а какие нет.
— Нашли, кого слушать, женщин, — пробурчал шовинист Копытин. — Была б моя воля…
— Если бы была твоя воля, мы бы из судов не вылезали, — отрезал Синицын. — Нормальная баба, прослушав твой бред про аскетический психоанализ, мгновенно подала бы в суд. И любой бы суд, Миша, был бы на ее стороне. Это я тебе, как юрист, говорю. Как показывают исследования, мужчины могут расценивать ситуацию совершенно иначе, чем женщины. Многие мужчины чувствуют себя польщенными, когда им делают сексуальные предложения, и думают, что женщины реагируют подобным же образом.