Этюд в багровых штанах
Шрифт:
— Это вы мне принесли хризантему?
— Я.
— Спасибо. Вчера зачем звонили?
— Я не звонил.
На полу осталось белое перышко. Тонкое. Изогнутое. Время цветения хризантем. Впрочем, ей не до психологических тонкостей. У нее работа. Звонки, денежные клиенты, сверстанные модули, электронные письма. Вот сообщение новое пришло. Отправитель: tot kto tebya bereshet. И одно слово — СЕГОДНЯ!
Время цветения хризантем? Продано!
ГЛАВА 29
Кусочки головоломки почти сложились в единую картину. Как все просто. И как страшно. Кто бы мог подумать, что в основе всех этих преступлений — сексуальные отклонения одного человека, который однажды позволил себе взять своим чувствам вверх.
Считается, что для женщины флирт с коллегами по работе всегда заключает
Но что, значит, вести себя развязно? Для многих мужчин короткая юбка и ослепительная улыбка — уже сигнал к боевым действиям. Мужчина мыслит примитивно и однолинейно: «Она мне улыбнулась! Значит, я ей нравлюсь! Раз я ей нравлюсь, значит, пора действовать!». И осуществляет то самое действие через секс. Помнится, моя знакомая устроилась секретаршей. Уже на второй день начальник сделал ей непристойное предложение. «Я сказала ему, что никогда не завожу романы там, где работаю, — рассказывала потом Лялька, захлебываясь слезами, — но он продолжал преследовать меня. Мог целыми днями торчать около моего стола, спрашивать, не нужно ли мне чего-нибудь, говорить о пустяках. Несколько раз предлагал встретиться, и каждый раз я отказывалась. Я перестала есть. Перестала спать. Когда дверь кабинета открывалась, я вздрагивала. Он ни разу не намекнул, что в случае отказа я буду уволена, но я украдкой начала подыскивать работу. В конце концов, он был владельцем фирмы. Однажды я вдруг увидела, как он медленно проехал мимо моего дома; у меня мурашки по спине побежали». Ляльке пришлось уволиться. Но во второй фирме все повторилось. Так продолжалось, пока Лялька не основала собственную фирму, куда теперь принимают только женщин.
Признаю, что не каждая женщина подвергается на работе сексуальным домогательствам. Но рискую предположить, что каждая вторая. В крайнем случае, каждая третья. Когда я училась в институте, на занятиях по социологии нам все время приводили в пример классическое исследование, проведенное американским Комитетом по защите профессиональных качеств работника. Дескать, у них работающая женщина то и дело подвергается насилию и мужскому шовинизму. Может, поэтому 42 процента опрошенных женщин заявили, что подвергались сексуальным домогательствам на рабочем месте; 62 процента женщин отметили, что к ним прикасались недвусмысленным образом, а 20 процентов сообщили, что были изнасилованы или столкнулись с попытками изнасилования на работе. 75 процентов женщин считали, что их рабочие показатели ухудшались, так как они оказывались не способными концентрировать внимание, теряли уверенность в своей компетенции, не видели стимулов в работе, потому что ожидали отместки. Почти у всех этих женщин наблюдались симптомы психологического стресса, такие, как напряженность, нервозность, гневливость, страх и беспомощность. Некоторые женщины страдали от серьезного дистресса, сходного с тем, который бывает у пострадавших от изнасилования или жертв инцеста. Имели место также чисто физические расстройства, включая тошноту, головные боли и хроническую усталость. Некоторые женщины даже прибегали для снятия напряжения к алкоголю и наркотическим средствам. Более того, выяснилось, что если женщина подавала в суд, то нередко суд приходил к заключению, что «мужчины имеют право обращаться с женщинами, одежда которых слишком плотно прилегает к телу, менее уважительно, чем с женщинами в более свободной одежде». Что поделать, излишки демократического общества!
В общем, заявлял тогда старенький профессор, будьте довольны и счастливы, что живете в свободной стране, где нет половой дискриминации. Врал старенький профессор. Сексуальные домогательства существовали в нашей стране всегда. Другое дело, что данный факт мы скрывали. Впрочем, как и наличие секса. Теперь пожинаем плоды.
В рекламном агентстве «Эдем» тоже пожинали свои плоды. Тело Юлии давно увезли. Федоров удалился по-английски. Сотрудники разошлись по домам, воспользовавшись печальным поводом. А я все прокручивала запись разговора Газеты и Копытина. Казалось бы, вот он, обличающий звуковой файл: Газета признается в том, что убил одну из своих сотрудниц. Я не знаю ни причин, ни обстоятельств, но факт остается фактом он лишил жизни одну из сотрудниц. Дину-Динаму. Но почему? Какой мотив? Она отказала в сексуальной близости? Есть масса способов сделать жизнь своего подчиненного невыносимой, не мне об этом Газете рассказывать. Более того, Копытин умолял своего начальника не убивать Дину, следовательно, он знал о готовящемся преступлении. Знал он и об убийстве Анны. Не исключено, что информация о гибели Лены Зотовой также не стала для господина-оформителя большим сюрпризом. Я снова и снова складывала кусочки головоломки, но не находила ответа, который бы успокоил сознание. Какая-то деталь постоянно ускользала от меня. Какую роль в убийствах играет Синицын? Кто он, пешка, или фигура, заслуживающая внимания. А Корнилов? Федотов? Каримов? Слишком много игроков, чтобы сделать единственно верный ход в этой жуткой и запутанной игре.
Однако тот, кто стоит на месте, всегда проигрывает тому, кто не боится рисковать. Я осторожно выглянула в коридор. Темно. Тихо. Рискнуть? Пожалуй. Бесшумно прошла в приемную, отгоняя от себя призрак утреннего дежа вю. Из кабинета Газеты вибрировала тонкая полоска света. Воздух в легкие, кулаки сжаты, и стук в дверь:
— Роман Григорьевич, можно? — не дожидаясь разрешения, я вошла в кабинет.
— Стефания Андреевна, вы-то почему так поздно? Работали? — тусклый голос, мешки под глазами, дрожащие руки. Физическое воплощение безысходности на фоне музыки Моцарта.
— Нет.
— ?!
— Роман Григорьевич, вы не задумывались, почему в вашей фирме люди мрут, как мухи? За полгода четвертая смерть. Согласитесь, это настораживает, — я взяла высокий старт и теперь чувствовала, что не справляюсь, — падаю куда-то вниз, цепляясь за края хрупких фраз. Газета вяло кивнул головой:
— Соглашусь, а дальше что? — только сейчас я заметила, что он пьян. На столе стояла хорошо початая бутылка виски. — Люди, Стефания, мусор, пожухлые листья. Их сметешь, и чисто. Просторно! Хорошо! Потому я и не люблю людей. Хотите выпить?
— Почему вы убили Дину?
Рука дрогнула, и янтарная жидкость пролилась на черный матовый стол.
— Вы знаете про Дину?
— А также про Лену, Анну. А теперь вот и про Юлию.
Он опрокинул в горло стопку. Лицо — восковая маска, на которой проступили иероглифы вен.
— Вы умная женщина. Моя ошибка в том, что я взял вас на работу.
— Возможно, в этом ваше спасение.
Он равнодушно пожал плечами:
— От чего вы можете меня спасти? От смерти? Я давно мечтаю о ней. Сердечко работает не так, как прежде, с перебоями. А я ему помогаю. Пью. Курю. Сплю с женщинами. Так от чего вы можете меня спасти — от жизни? От нее может спасти только смерть. Вы не в состоянии меня защитить даже от воспоминаний, в отличие от этой бутылки, — и он вновь наполнил стопку.
— Роман Григорьевич, — решилась я. — Почему Копытин вас шантажирует?
Он впервые за все это время внимательно посмотрел нам меня:
— У него есть на то право.
— Право?!
— Он мой сын.
Двадцать пять лет назад Роман Газета был молод, счастлив и доволен. В скором времени жизнь обещала стать сплошным праздником. После окончания университета он по распределению попал в престижный НИИ, где семимильными шагами начал делать карьеру. Вскоре Рома, теперь уже Роман Григорьевич, занял руководящую должность и получил в свое распоряжение небольшой, но симпатичный кабинет, и не молодую (в понимании Газеты), но симпатичную секретаршу.
Нине к тому времени исполнилось 35 лет. С каждым днем ее надежды изменить собственное семейное положение таяли, как сливочное мороженое — медленно, но необратимо. Из последних сил она держала форму, но все чаще задавалась сакраментальным вопросом: а зачем? Зачем тратить и без того скудные деньги на модистку и салоны красоты, если милый, дорогой единственный давно променял белого коня на бутылку водки и не особенно спешил к своей суженой. Подруги выходили замуж, рожали детей. Шумно разводились и вновь выходили замуж, а Нине не везло. Ни с замужеством, ни с любовником, ни с ребенком. Повезло с начальством.