Этюд в багровых штанах
Шрифт:
Ужас! Где были мои глаза, спрашивается? Где были мозги? Где шлялся инстинкт самосохранения? Сказал пару ласковых слов, подарил два цветочка, сводил в кафе-мороженое и все, растаяла, сдалась без борьбы. Еще бы немного, и позволила надеть на себя фату с флердоранжем. О вопль женщины всех времен: какая я дура! Это ж в какой эйфории нужно находится, чтобы забыть о правах на собственную территорию!
По прошествии часа настроение существенно улучшилось: в конце концов, не в первый (но надеюсь в последний) раз меня бросает мужчина. И все-таки хорошо, что он ушел. Как говорится, доброго пути, дорогой товарищ! Я с удовольствием собрала федоровские дискеты, диски, пенку для бритья и парочку тусклых пиджаков и драные кеды. Перечисленные
Дзинь! На пол упала связка ключей вместе с изящным брелоком. Половинка серебряного сердца с выгравированной надписью «Анна». Помнится, у Федорова был точно такой же брелок, только на безделушке красовалось его имя — Федор. Не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы сопоставить очевидные факты — передо мной ключи от Аниной квартиры.
Вот так, наверное, бьет копытом молодая лошадь, перед началом скачек. Глаза блестят, ноздри раздуваются от предвкушения новых приключений. Депрессии как ни бывало. И, слава Богу! Хватит сидеть квашней. Пора действовать! Для начала мне нужен был адрес Анны. Узнать его оказалось очень легко: я как раз несколько дней назад купила соответствующий компьютерный диск. Так, посмотрим… Анна Федорова. Ух ты, сколько их! Вводим дополнительные данные: дату и год рождения (эти цифры выучила наизусть, не зря же я столько в милиции просидела), список сократился. Ага… теперь попробуем дату заключения брака. Есть! Вот она. Литовская улица… Свет не дальний, за полчаса доберусь.
Добралась я за час. Не учла перерыв в транспортном сообщении. При подходе к дому приплясывала от нетерпения и постоянно оглядывалась по сторонам: а вдруг сейчас из-за угла выпрыгнет Федоров, который так же, как и я, ведет свое собственное расследование. Если бы у меня убили жену, я бы носом землю рыла. Но достала бы убийцы. Стоп! У меня нет жены, да и мужа не наблюдается.
Но на всякий случай еще раз оглянулась. Федоров не выпрыгнул. И я беспрепятственно поднялась на шестой этаж. Хм, кто бы сомневался: на двери белела бумажка с печатями. Я аккуратно ее надорвала. Сунула ключик. Извините, ребята, у меня тут дело. Ключ мягко вошел в скважину, и я тенью скользнула в прихожую. Прикрыла дверь. Прислушалась. Тихо. Сыро. Затхло.
Странное дело, еще не прошло и недели с момент убийства Анны, а квартира уже казалась неживой. Цветы пожелтели, на мебель легла корка мертвой пыли, корешки книг потускнели. Дорогая косметика, сваленная в кучу. Одежда, цветными комками лежащая прямо на полу. Надорванные фотографии. Молчаливые часы с застывшими стрелками. И только в изящной вазе огромный букет белых хризантем, неподвластных времени и тлению. Я инстинктивно наклонилась: горький, едва уловимый аромат осторожно пощекотал ноздри. Почему-то стало не по себе, словно я попала в полузабытый зал музея, где выставлены восковые экспонаты.
На одной из полок книжного стеллажа я заметила цветную фотографию. Анна и Федоров. Оба молоды. Оба счастливы. Оба улыбаются. Если женщина хранит фотографии бывшего мужа, она либо его ненавидит, либо продолжает любить. В данном случае склоняюсь ко второму варианту. Даже расставшись, Анна продолжала любить мужа, несмотря на его бытовой шовинизм и вылитые щи. И, судя по реакции Федорова, он также тяжело воспринял новость о гибели своей жены, хотя старался и не показывать боль. Скорей всего, его чувства угасли не окончательно. Только теперь уже ничего не исправишь. Смерть — единственное, что не предполагает продолжения. Она ставит жирную точку в Книге перемен. После смерти перемен не бывает. Они невозможны. Глядя на счастливое лицо Анны, я мысленно пообещала найти убийцу, несмотря на некоторый пафос ситуации. Ну и что? В глазах стояли слезы. Если бы я тогда настояла и вызвала Федора, если бы переступила через внутреннюю ревность (а именно поэтому и не настояла), то Аня была бы сейчас жива.
Фотография из счастливого
Стоп! Ты ж не в библиотеку пришла, библиофилка доморощенная, а по делу! Вот делом и занимайся. Я отодвинула фотографию и вытащила нужный том. А вот и папка (странно, что ее не нашли при обыске). Под пластиковым глянцем покоились несколько газетных публикаций, фотографии и дискета. Глаз выхватил фото худенькой смуглой девушки. На обороте надпись: «Дина-Динама». Кажется, о ней говорила мне Аня. Дина — одна из жертв. Только почему Динама? На другой — маленький лысый человечек в окружении красивых женщин. Ба, да это Каримов, известный питерский Казанова! Он настолько любит женщин, что иногда закрадывается смутное сомнение, а не гей ли он. будь я мужиком, больше пяти минут не выдержала ни одну трещотку-вещалку. Интересно, где штампуют этих блондинок? Хоть бы одним глазком посмотреть на фабрику Барби: стандарты 90-60-90 и ни одной симпатичной извилины в голове, все мысли, как магистраль — прямые.
Я осторожно перебирала содержимое папки. Счета. Копии личных писем. Визитка сомнительного клуба с сатанинской символикой… И в этот момент раздался телефонный звонок. Я вздрогнула, бумаги из папки посыпались на пол. Телефон не умолкал, требуя немедленного ответа. Шут знает, какая у них здесь слышимость, вдруг соседи сбегутся. Более нелогичного повода, чтобы поднять трубку, и не могла придумать. В конце концов, нет ничего криминального в том, что я поговорю по чужому телефону. В проникновении в опечатанную квартиру тоже нет ничего криминального. Ну, почти ничего. Я решилась:
— Алло?
— Ай-ай-ай, какая нехорошая девочка, — голос в трубке был чуть хриплый и очень насмешливый. — Залезла в чужой дом, трогаешь чужие вещи. Стыдно!
Я растеряно огляделась по сторонам. Откуда он знает, что я здесь случайно?
— Кто это?
— Тебе действительно хочется знать? — его голос приобрел леденящую вкрадчивость, словно острый нож разрезал нежную фруктовую плоть. — Счастье, дорогая, в незнании. Пока Ева не попробовала яблоко, она не ведала боли, купаясь в любви и блаженстве. Но она не сумела устоять перед искусителем — попробовала греха. И получила первое в своей жизни наслаждение. Жгучее наслаждение. Кто же знал, что платой за удовольствие станет изгнание из рая?! Роскошный Эдем, великолепный Эдем. Мы все туда стремимся, и все проходим такое же испытание, как прошла праматерь человечества. Подумай, дорогая, в этой истории есть сакральный смысл. Что бы ни случилось, Эдем не должен быть осквернен. Он вне греха. — Голос задрожал от напряжения: — Ты по-прежнему хочешь знать, кто я?
Я молчала.
— Я — твой искуситель. Я — твой грех. Я — твоя смерть.
Тишина.
Пожалуй, впервые в жизни мне стало страшно. Тело била мелкая холодная дрожь, пока я спешно собирала рассыпавшиеся бумаги. Хотя, казалось бы, кого пугаться? Всего лишь голос в телефонной трубке. Он даже не угрожал. Он просто предупредил. Важно не то, что он сказал, а КАК сказал. Теперь я понимала, что именно испытала Анна в последние недели жизни. И это только начало. На мгновение закралась мысль: действительно, легче сразу умереть, чем слышать такое каждый день.