Этюд в багровых тонах (сборник)
Шрифт:
– Что?
– Нет, ничего. Я хотел сказать, что, когда сидишь ночью рядом с мумией, это довольно сильно действует на нервы. Но, я думаю, вы совершенно правы. В последнее время я стал слишком много работать. Однако со мной уже все в порядке. Нет-нет, не уходите, прошу вас. Останьтесь еще на пару минут, пока я не приду в себя окончательно.
– В комнате очень душно, – заметил Ли, распахивая окно и впуская прохладный ночной воздух.
– Это бальзамическая смола [101] , – сказал Беллингем. Он взял со стола один из сухих похожих на ладонь листьев и поднес его к трубке горящей лампы. Из листа завитками пошел густой дым, и комната наполнилась резким едким запахом. – Это священное растение… Его используют жрецы, – заметил он. – Вы знаете какие-нибудь восточные языки, Смит?
101
Бальзамическая
– Нет. Ни одного слова.
Подобный ответ, похоже, успокоил египтолога.
– Да, кстати, – продолжил он, – а сколько прошло времени между тем, как вы спустились, и тем, как я пришел в себя?
– Не много. Всего минуты четыре-пять.
– Я так и предполагал, – глубоко вздохнул он. – Однако какая странная штука – обморок. Когда ты без сознания, ты полностью теряешь чувство времени. По своим собственным ощущениям я не мог бы сказать, сколько это продлилось, несколько секунд или несколько недель. Вот этого джентльмена на столе забальзамировали во времена одиннадцатой династии [102] , это примерно сорок веков назад, но, если бы он вдруг смог говорить, он бы сказал, что всего лишь на секунду закрыл глаза. Это замечательная мумия, Смит.
102
Одиннадцатая династия (всего было тридцать) фараонов правила в Древнем Египте приблизительно в 2160–2000 гг. до н. э.
Смит подошел к столу и профессиональным взглядом окинул черное искореженное тело. Лицо, хоть и изменило цвет, прекрасно сохранилось, даже два маленьких, размером с орех глаза все еще были видны в глубине черных про валов орбит. Тугая покрытая пятнами кожа обтягивала кости, на уши спадала спутанная копна черныхжестких волос. Над иссохшей нижней губой по-крысиному торчали два острых передних зуба. Руки мумии были согнуты в локтях, а голова тянулась вверх на тонкой длинной шее, и в ее позе чувствовалась такая застывшая энергия, что тошнота подступила к горлу Смита. Просматривались тонкие ребра, обтянутые пергаментной кожей, и впалый свинцово-серый живот с длинным разрезом на том месте, где оставил свою отметину бальзамировщик. Только ноги ее были обмотаны желтой материей. На теле и внутри саркофага виднелись многочисленные маленькие веточки мирры [103] и кассии [104] .
103
Мирра (гр. myrrha) – ароматическая смола из тропических деревьев рода коммифора.
104
Кассия – род тропических многолетних трав, кустарников или небольших деревьев.
– Его имени я не знаю. – Беллингем провел рукой по усохшей голове. – Дело в том, что внешний саркофаг с надписями утерян. Лот номер 249 – так теперь его зовут. Видите, это написано на его коробке. Под этим номером его продавали на аукционе, на котором я его купил.
– А при жизни он был весьма примечательным парнем, – заметил Аберкромби Смит.
– Он был великаном. Длина мумии – шесть футов семь дюймов [105] , и в тех местах, где он жил, его бы считали гигантом, потому что его раса никогда не была рослой. А попробуйте, какие у него мощные шишковатые кости. Не думаю, что кто-нибудь рискнул бы с ним связываться.
105
Шесть футов семь дюймов – т. е. два метра (1 фут – 0,3048 м).
– Может быть, эти руки помогали закладывать камни в пирамиды, – предположил Монкхаус Ли, с отвращением глядя на загнутые грязные когти мумии.
– Нет. Этого парня выдержали в соляном растворе и забальзамировали по всем правилам. С обычными строителями так не поступали. Их просто засыпали солью или заливали битумом [106] . Подсчитано, что бальзамирование одного тела стоило примерно семьсот тридцать фунтов на наши деньги. Наш друг был по меньшей мере знатен. Как вы считаете, Смит, что означает эта небольшая надпись рядом с его ступней?
106
Битум (от лат. bitumen –
– Я уже говорил, что не владею восточными языками.
– В самом деле? Я думаю, это имя бальзамировщика. Наверное, он был очень добросовестным трудягой. Интересно, что-нибудь из того, что сделано в наши дни, сохранится четыре тысячи лет?
Говорил Беллингем непринужденно и быстро, но Аберкромби Смит видел, что сильный страх все еще не покидает его. Руки его дрожали, нижняя губа подергивалась, и, куда бы он ни поворачивался, взгляд его неизменно возвращался к страшному компаньону. Однако, несмотря на страх, в голосе и поведении его сквозило торжество. Глаза его сияли, по комнате он расхаживал бодрым пружинящим шагом, с таким видом, словно он только что с трудом справился с суровым испытанием, которое, впрочем, только приблизило его к намеченной цели.
– Вы что, уже уходите? – воскликнул он, когда Смит поднялся с дивана.
Похоже, перспектива остаться в одиночестве вернула его страхи, он даже протянул руку, чтобы удержать соседа.
– Да, мне нужно идти. Меня ждет работа. Вы уже оправились, но, мне кажется, с вашими нервами вам следует изучать что-нибудь более приятное.
– О, обычно я не теряю хладнокровия. Я имел дело с мумиями и раньше.
– В прошлый раз вы тоже потеряли сознание, – напомнил ему Монкхаус Ли.
– Да, да, это верно. Что ж, пожалуй, мне нужно принимать что-нибудь успокоительное или полечить нервы электричеством. Но вы же еще останетесь, Ли?
– Как скажете, Нед.
– Хорошо, тогда я спущусь к вам и переночую на вашем диване. Спокойной ночи, Смит. И прошу прощения, что побеспокоил вас своей глупостью.
Они пожали руки, и студент-медик, поднимаясь по неровным спиральным ступенькам, услышал щелчок ключа в замке и шаги двух его новых знакомых, отправившихся на нижний этаж.
Вот при каких необычных обстоятельствах состоялось знакомство Эдварда Беллингема и Аберкромби Смита, знакомство, которое, по крайней мере, последний не имел желания поддерживать. Однако у Беллингема его не слишком приветливый сосед, похоже, вызвал симпатию, и он до того настойчиво пытался сблизиться с ним, что отделаться от него, не прибегая к откровенной грубости, не представлялось возможным. Дважды он забегал, чтобы поблагодарить Смита за помощь и еще много раз после того заходил к нему с разными книгами, бумагами и по прочим мелким вопросам, которые могут возникнуть у живущих по соседству холостяков. Как вскорости выяснил Смит, он был человеком широко начитанным, придерживался в общем католических взглядов на жизнь и обладал феноменальной памятью. Да и манерами он обладал настолько приятными и обходительными, что через определенное время его отталкивающая внешность переставала замечаться. Для утомленного подготовкой к экзамену Смита египтолог оказался довольно приятным собеседником, и через какое-то время он уже начал ждать его визитов с нетерпением и даже сам стал ходить к нему в гости.
Беллингем, несомненно, был умным человеком, однако студенту-медику показалось, что в его поведении присутствуют некоторые признаки безумия. Иногда он неожиданно начинал выражать свои мысли возвышенным высокопарным тоном, который никак не вязался с простоватым поведением.
«Как поразительно осознавать, – восклицал он, – что человеку подвластно управлять силами добра и зла… Что он способен быть либо добрым ангелом, либо демоном мщения». О Монкхаусе Ли он как-то сказал: «Ли – славный малый, честный человек, но ему не хватает силы, напористости. Он неподходящий партнер для человека, занятого великим делом. Для меня он неподходящий партнер».
Выслушивая подобные намеки и недомолвки, Смит лишь поднимал брови, качал головой и отпускал наполненные медицинской мудростью замечания относительно работы по ночам и нехватки свежего воздуха.
В последнее время у Беллингема появилась привычка, которая (Смит это знал) часто свидетельствует о приближающемся ослаблении мозга. Он начал разговаривать с самим собой. В поздние часы, когда у него наверняка не могло быть посетителей, Смит слышал доносящийся с нижнего этажа приглушенный монотонный голос соседа, даже шепот, тем не менее прекрасно слышный в ночной тишине. Эти монологи раздражали и отвлекали студента, и он несколько раз поднимал эту тему во время разговоров с Беллингемом. Однако в ответ на обвинения тот начинал злиться и заявлял, что по ночам не произносит ни слова. Правда, почему-то раздражало его это намного сильнее, чем можно было бы ожидать.