Этюд в багровых тонах (сборник)
Шрифт:
Когда вы вернулись к столу, на вашем лице все еще сохранялось прежнее выражение, это означало, что рассматривание фотографии не изменило ход ваших мыслей, еле довательно, сама фотография должна была иметь какое-то отношение к занимавшему вас вопросу. Поэтому я обратил внимание на снимок, и сразу же увидел, что на нем изображены вы в составе команды по крикету Эдинбургского университета на фоне игрового поля. Мои небольшие познания в жизни крикетных клубов говорят о том, что наряду с церквями и кавалерийскими частями это наиболее погрязшие в долгах организации. Когда после вашего возвращения к столу я увидел, что вы достали свой карандаш и стали чертить на конверте линии, мне стало понятно, что вы обдумываете какие-то улучшения, которые можно было бы осуществить с помощью ярмарки. На вашем лице по-прежнему была написана нерешительность, поэтому я счел возможным прервать ваши размышления советом все же принять участие в столь полезном деле.
Я невольно улыбнулся необычайной простоте его объяснения.
– О да, это было действительно проще простого.
Мое замечание, похоже, ему не понравилось.
– Могу добавить, – сказал он, – что вас попросили в качестве помощи написать что-нибудь в их газету, и что вы уже решили, что сегодняшний случай будет темой вашей статьи.
– Но как!.. – поразился я.
– Это было проще простого, – спокойно ответил он. – Предлагаю вам самому найти ответ на ваш вопрос. А тем временем, – прибавил он, поднимая газету, – я, с вашего позволения, продолжу чтение этой в высшей степени увлекательной статьи о деревьях Кремоны и о том, какие преимущества они дают местным производителям скрипок. Это один из тех небольших отвлеченных вопросов, которые порой привлекают мое внимание.
Коллеги доктора Ватсона
Дело леди Сэннокс
О романе между Дугласом Стоуном и леди Сэннокс прекрасно знали как в светских кругах, в которых блистала она, так и в научном сообществе, члены которого почитали его одним из достойнейших своих коллег. Вот почему, когда однажды утром было объявлено, что леди приняла обет монашества и навсегда удалилась в монастырь, чтобы никогда больше не выйти за его стены, это известие вызвало столь широкий интерес. А когда сразу вслед за тем грянула весть о том, что лакей знаменитого хирурга, человека стальных нервов, зайдя утром в его спальню, обнаружил, что его хозяин сидит на кровати с блаженной улыбкой на лице, засунув обе ноги в одну штанину бриджей, и великий мозг его по интеллекту немногим превышает котелок с кашей, – все это не могло не взбудоражить людей, которые и не думали, что их ко всему привычные, притупившиеся нервы все еще способны на подобное волнение.
Дуглас Стоун в свое время был одним из самых знаменитых людей в Англии. Хотя выражение «в свое время», пожалуй, не очень подходит к этому случаю, потому что, когда все это случилось, ему было всего лишь тридцать девять. Те, кто знал его лучше всего, не сомневались, что, хоть он и приобрел имя как хирург, в любом другом начинании он добился бы успеха еще быстрее. Он мог бы завоевать славу как военный и мог достичь вершин как исследователь, мог бы проложить себе дорогу наверх в зале суда и мог выстроить ее из камня и железа, если бы стал инженером. Ему было написано на роду стать великим человеком, потому что он мог мыслить о том, что никому другому было не под силу, и мог делать то, о чем другие не могли даже подумать. В хирургии ему не было равных. О его выдержке, прозорливости и интуиции ходили легенды. Снова и снова его скальпель рубил смерть под корень, проходя при этом на таком мизерном расстоянии от самих истоков жизни, что ассистенты его становились такими же бледными, как пациенты. Его энергия, его смелость, его безграничная самоуверенность… не о них ли до сих пор жива память к югу от Марилебон-роуд и к северу от Оксфорд-стрит?
Недостатки его были такими же великолепными, как и достоинства, только гораздо более колоритными. Какие бы огромные доходы ни имел Дуглас Стоун (во всем Лондоне только двое его коллег зарабатывали больше, чем он), роскошь, в которой он жил, была несравненно выше. В глубине его сложной души мощно пульсировала страсть, которой он приносил в жертву все блага, которые давала ему жизнь. Его полноправными хозяевами были зрение, слух, осязание и вкус. Изысканные букеты старых вин, тончайшие экзотические ароматы, изгибы и оттенки изящнейших фарфоровых изделий в Европе – вот во что он обращал золото, стекающееся к нему бурными потоками. А потом им овладела внезапная сумасшедшая страсть к леди Сэннокс. Единственного разговора, в течение которого было брошено два откровенных взгляда и произнесено шепотом одно слово, хватило, чтобы в его сердце вспыхнул пожар. Она была первой красавицей Лондона, единственной женщиной, достойной его. Он считался одним из самых привлекательных мужчин в столице, но не был для нее единственным. Она обожала все новое и была любезна со всеми мужчинами, которые добивались ее расположения. Это могло быть причиной, а могло стать и следствием того, что лорд Сэннокс, ее муж, выглядел на пятьдесят лет, тогда как в действительности ему было всего лишь тридцать шесть.
Лорд этот – тихий, спокойный, ничем не примечательный человек, с тонкими губами и тяжелыми веками, больше всего любил копаться в своем саду и был типичным домоседом. Когда-то давно его прельщало актерское ремесло, он даже арендовал театр в Лондоне, на подмостках которого и познакомился с мисс Мэрион Доусон, которой предложил руку, сердце, а также свой титул и треть всего графства в придачу. Но после свадьбы это его раннее увлечение стало для него ненавистным, и даже во время домашних представлений его друзьям не удавалось уговорить его блеснуть тем талантом, которым он, по его же убеждению, когда-то обладал. Теперь ему несравненно большее удовольствие доставляло возиться с лопатой и лейкой среди своих орхидей и хризантем.
Многих занимал вопрос, был ли он начисто лишен наблюдательности, или же все дело заключалось в банальной трусости. Знал ли он о шалостях своей жены и мирился с ними или же его нужно было считать просто слепым дураком? Эту тему обсуждали за чаем в уютных маленьких гостиных и, дымя сигарами, в эркерах клубов. Резкими и недвусмысленными были отзывы мужчин о его поведении. Лишь один человек мог сказать о нем доброе слово, но он был самым немногословным из тех, кто собирался в курительных комнатах. Этот человек, который учился с лордом Сэнноксом в одном университете, однажды видел, как он объезжал лошадь, и это произвело на него неизгладимое впечатление.
Но после того, как Дуглас Стоун занял место фаворита, все сомнения относительно осведомленности или неведения лорда Сэннокса навсегда остались в прошлом. Стоун был не из тех людей, которые юлят или прикрывают свои поступки благовидными предлогами. Как и подобало его взрывной своенравной натуре, он презирал осторожность и малодушие. Скандал приобрел огласку. Научное общество потребовало вычеркнуть его имя из списка своих вице-президентов. Двое близких друзей Стоуна призывали его одуматься и вспомнить о карьере. Он послал к черту их всех и потратил сорок гиней на браслет, который подарил леди. Он бывал в ее доме каждый вечер, а она ездила в его карете днем. Ни одна из сторон не делала попыток скрыть отношения, но однажды произошло одно небольшое событие, которое прервало их.
Тянулся унылый зимний вечер, холодный и ненастный. Ветер завывал в трубах и громыхал оконными рамами. Каждый новый шквал с силой швырял в окна водную пыль, на короткий миг заглушая негромкое журчание стекающих с крыши ручейков и барабанную дробь падающих на подоконники капель. Дуглас Стоун, покончив с ужином, сидел в кресле перед камином в своем кабинете. Рядом на малахитовом столике стоял бокал отменного порто [88] . Прежде чем поднести бокал к губам, он смотрел через него на горящую лампу и взглядом истинного connoisseur наблюдал за крошечными частичками осадка, которые плавали в его густых рубиновых глубинах. Огонь, судорожно танцующий в камине, то и дело бросал блики на его мужественное четко очерченное лицо, на широко открытые серые глаза, на пухлые, но в то же время крепкие губы, на мощную квадратную челюсть, в четких уверенных обводах и мягкости (свидетельствующей о скрытой любви к чувственным наслаждениям) которой просматривалось что-то древнеримское. Двигая плечами, чтобы удобнее устроиться в кресле, он улыбался. И у него был повод радоваться, потому что в тот день, не послушав совета шестерых коллег, он сделал сложнейшую операцию, которая в мировой медицинской практике до него проводилась лишь дважды и результаты которой вопреки всем ожиданиям оказались блестящими. Никто другой в Лондоне не обладал достаточной смелостью, чтобы пойти на такое, и должными навыками, чтобы успешно претворить в жизнь задуманное.
88
Порто – сорт белого и красного португальского вина.
Однако он обещал леди Сэннокс встретиться с ней в тот вечер, а была уже половина девятого. Его рука протянулась к звонку, чтобы приказать готовить карету, но тут он услышал приглушенный стук дверного молоточка. Через секунду в коридоре зазвучали шаги и громко хлопнула дверь.
– Вас хочет видеть посетитель, он ждет в приемной, – объявил дворецкий.
– Пациент?
– Нет, сэр, я думаю, его послали привезти вас.
– Уже слишком поздно, – раздраженно воскликнул Дуглас Стоун. – Я не поеду.