Этюды из жизни глубинки. Рассказы. Книга первая

Тимченко Николай

«Война войной, а обед по расписанию», – гласит пословица. Примерно так же обстояло в армии с кинофильмами: их показывали дважды в неделю. Снарядили УАЗ, на котором офицеры поехали решать полковые вопросы. Меня, уже не впервой, взяли для обмена кинолент. К нам подсадили молодого бойца из учебной роты ближайшего осеннего призыва. Грузин Чилишвили до призыва не вступил в комсомол – небывалый случай. Мне, ориентирующемуся в Уссурийске предстояло после обмена кинолент провести бойца в фотоателье, где он сфотографируется для комсомольского билета. Договорились, что в назначенное время офицеры заберут нас на кинобазе. На дела времени ушло немного, всё спорилось по-солдатски быстро. Новый друг попросил сходить на рынок. Я возразил:

– Что

там делать с трёшкой солдатского денежного довольствия?

– Пойдём, просто посмотрим.

На окраине рынка друг увидел киоск с вывеской «Грузинское вино». Заказали. Я только взял вой стакан, а молодой боец уже цинично выпускал сквозь зубы купленное и набранное в рот содержимое прямо перед глазами киоскёра. Молча, взял мой стакан и вместе со своим выплеснул в трёх шагах от ларька. Вернулся и в окошечко сказал что-то по-грузински. Было нетрудно догадать-я, что купленный напиток он сравнил с ослиной мочой. Грузин, хозяин киоска, спросил на родном языке. Я из ответа бойца понял только «Кутаиси». Пожилой грузин в ответ что-то воскликнул на родном языке. Чилишвили ответил по-русски:

– Я не один, с другом.

– Заходи с другом! Заходи, дорогой! – обратился киоскёр ко мне.

Я и теперь чувствую неподдельное гостеприимство и радушие в отношении ко мне, незнакомому для киоскёра армейскому другу земляка из Кутаиси. Продавец налил по гранёному стакану из своего бурдюка, вернул деньги за выплеснутое вино, сказав, что солдатам они ещё пригодятся. Потом грузины минут двадцать разговаривали на родном языке. За разговором приняли ещё по паре стаканов. Земляки были довольны встречей вдали от родины. Ещё по полстакана хозяин налил со словами:

– Вы на службе, много нельзя.

Я ощущал, что у обоих ни в одном глазу и сказал об этом сослуживцу.

– А ты встань, – предложил армейский друг.

Сознание было незамутнённым, но ноги немногим отличались от тех, что у ватной куклы, а в сапоги, будто свинца подлили.

– Вот это настоящее грузинское вино, – горделиво сказал Чилишвили по пути на кинобазу.

Пить такое вино мне больше не приходилось до поездки в Абхазию.

Часть 2

Любомиров Михей

Поковинские

Вы просите вспомнить и рассказать что-нибудь. Воспоминания – очень интересная штука. Они вспыхивают, как огонёк зажжённой спички, освещая крошечное пространство. Воспоминания могут неторопливо красться, как искорка по сухому стебельку травинки, способны нестись сплошной стеной лесного пожара, подгоняемого ураганным ветром, нестись огненной лавиной. С одними приходит тепло и ощущение уюта, другие – обжигают, делают больно, от них ни убежать, ни спрятаться. А третьи – подобны взрыву, сравнимому быстротечностью с молнией, способны поразить, ковать воображение и мышцы не только рассказчика, но и слушателя. Воспоминания о войне подобны солнечному затмению, где затмеваться приходится разуму. Не хочу возвращаться к тому периоду жизни. В воспоминаниях – тоже.

Без проблем расскажу мирные истории. Для порядка скажу, откуда я здесь. Родился и рос в Прокопьево – была на Кове [2] ¹ такая деревенька, одна из семи. Кова и тогда была судоходна только для моторных лодок, да и то не на всех участках. Не все пороги можно пройти на моторке. О таких лодочных моторах, как сейчас «Вихрь», тогда и не мечтали. И Ангару, и Кову в те времена бороздили лодки под пятисильными моторами «ЗИФ» и «Стрела». Мотор «Москва», мощностью десять лошадиных сил считался верхом мечтаний, был редкостью. Кстати, а сколько сил у современного «Вихря»? Верно двадцать пять. Зверь машина, по сравнению даже с «Москвой». Подметили верно, «Ветерок» в двенадцать лошадей сильнее той «Москвы».

2

Кова – левый приток в среднем течении Ангары.

В каждой из семи деревенек, кроме Чембы, была начальная школа. Как всякий поковинец, четыре класса я закончил на родине. Нас, живших в деревнях по Кове-реке, до сей поры называют поковинскими. И все мы после четвёртого класса про должали учёбу здесь, в Кежме, или в Болтурино Там при средней школе тоже был интернат. Завозили нас весной и осенью на самолётах, а зимой – иногда по ледовой дороге на санях с конной тягой но обычно – на самолёте. При поездке в санях приходилось кутаться в собачьи тулупы. Чтобы в пути не замёрзнуть, делали пробежки вслед за санями Бывало, подустанешь бежать в тулупе, пошитом на взрослого, хочешь запрыгнуть в сани, а ездовой в это время возьмёт, да и подстегнёт лошадку. Рванёт она, а мы бежим, согреваемся.

У родственников жили лишь некоторые. И верховских [3] , и поковинских, и заимских заселяли в интернат. Мы, поковинские, от каникул до каникул дома не бывали. Кстати сказать, интернат был в этом самом здании. И в той его части, где у девочек проходят уроки домоводства, тоже жили интернатские. Продукты, включая и соления, нам привозили из дома, а повара варили, жарили и пекли из тех продуктов. Ничего, голодными не были. Спустя годы многие уважаемыми людьми стали. Есть даже в Москве большие начальники из поковинских.

3

Верховские – жители тех деревень, которые по течению Ангары выше Кежмы.

Улов

Каждый из нас чем-то отличается от других Этой своей непохожестью мы и запоминаемся друг другу. Был у нас Михей Ильич – очень необычен он Я школу заканчивал, когда Михей на пенсию пошёл Но и те, кому он был знаком молодым, знали Ильича таким же. «Не от мира сего» – говорят про таких людей.

Нет, не думайте, что у него с умом недостача вышла. Ещё как умён наш Михей! Просто какой-то нескладный. И случались с ним истории, которые других стороной обходили. Мальчонкой я был, когда Михея Ильича еле живого из весенней Ковы вы тащили. Тогда целлюлозно-бумажного комбината в Усть-Илимске ещё не было, а в Ангаре и в Кове стерлядь водилась. Вы теперь только понаслышке знаете о стерлядке и самоловах – браконьерских снастях. Спозаранку поплыл наш Михей самоловы проверять. Не всякий раз выезды удачными были, а тогда подфартило поковинцу, попалась на самолов крупная рыба. Сбросил он груз, а тот, волочась по дну, сплав замедлил, – чтобы лодку не пронесло мимо добычи.

На радостях или в спешке, но случилось то, что лучилось. Ильич самолов выбирал. Вот она, совсем рядом, стерлядка. Крупная попалась, сильная. И выпрыгивала из воды, показывая неуёмность характера, и в глубину под лодку тетиву самолова уводила, и рывками пыталась избавиться от ненавистных ей самоловных крючков. Но к самой лодке подвёл добычу Михей – не по силам стерлядке бывалому самоловщику противостоять. Радуется рыбак, что такой крупный деликатес в руки идёт. Размышляет между делом, как ему в лодку улов перевалить. Опёрся коленом о борт, поднатужился, а стерлядь в тот момент так рванула, что незадачливый рыболов, потеряв равновесие, рядом добычей очутился. И не просто выпал из лодки. Четыре крючка в тело вонзились, а сколько за одежду зацепились – не считал, не до того было.