Eurocon 2008. Спасти чужого
Шрифт:
Сильвия Кобчик. Так, подождите! Если Глеб в отключке, а его ведёт эта тварь, которая в нём, а тварь не знает схемы корабля, но её тянет к... ну, к той, которую Фриц выкинул... то он как раз и упирается в дверь двигательного отсека – потому что она вот, как раз на прямой от бытовки к утилизатору! – открывает, входит, понимает, что это тупик, выходит... А дальше он куда пошёл? Вниз?
Татьяна. Нет. Он постоял и пошёл обратно.
Бернар. Я думаю, нам так или иначе придётся Глеба разбудить... Сильвия, прямо сейчас идите и займитесь дальнейшей проверкой двигателей – я записал, на чём остановился, работайте. Мне всё-таки не верится в то, что двигатели можно испортить голыми руками. Фриц, а вы...
Фридрих. Командир. Или комиссар. Как правильнее? Я всё не могу договорить. Я отпрепарировал ткань спасателя, которая осталась в теле Скотта, сделал элементарный анализ...
Бернар. Совпадает по молекулярному составу с химерами?
Фридрих. Нет, командир. Не совпадает абсолютно. Вообще неотличима от нас, от наших тканей. Те же аминокислоты, те же нуклеотиды...
Бернар. Тогда, может быть, это был просто нерв?
Фридрих. Звёздчатого сечения и с просветом внутри? Не смешите мои тапочки, комиссар.
Бернар. Как такое может быть?
Фридрих. Единственное объяснение, которое я не считаю притянутым за уши, такое: спасатель строит свою систему управления носителем из тканей самого носителя. Во-первых, это позволяет избежать иммунного ответа организма, во-вторых...
Бернар. Док, это приближает нас к ответу на вопрос «что делать»?
Фридрих. Нет.
Бернар. Тогда я прошу всех присутствующих высказать своё мнение вот на какую тему: учитывая всё, что с нами произошло, как вы полагаете, мы вступили во взаимодействие враждебное, или дружественное, или нейтральное? Малгожата?
Малгожата. Скорее нейтральное.
Фридрих. Скорее дружественное.
Татьяна. Нечто четвёртое. Примерно так: этот разум не опознал в нас партнёра. Мы для него явление природы, феномен биосферы...
Бернар. Почему вы так думаете?
Татьяна. Мы же его не опознали. Вернее, опознали, но очень не сразу.
Бернар. Ну да, ну да... Док, эти бактерии-химеры – они относятся к аборигенальной флоре?
Фридрих. Нет, конечно. Здешняя цивилизация не дошла до создания искусственных организмов.
Бернар. Почему искусственных?
Фридрих. Ну – химера же! Вы когда-нибудь где-нибудь слышали о природных химерах? Абсолютный нонсенс, химеры не могут образоваться в природе...
Бернар. То есть и бактерии искусственные...
Фридрих. Ну так я о чём битый час толкую! Малга, ты-то что молчишь? Ты же биолог, чёрт тебя побери!..
Бернар. Она уже не биолог... Значит, получается что? Что эти червячки – или как мы их назовём? – вывели бактерий-химер, которые полностью уничтожили здешнюю цивилизацию... но при этом зачем-то пытаются спасти нас? Не складывается...
Татьяна. Вовсе не обязательно, что бактерий вывели червячки. И уж совсем точно то, что бактерии эти – не оружие.
Бернар. У вас есть версия? Давайте.
Татьяна. Предположим, что бактериальное загрязнение было непреднамеренным. Несчастный случай. Катастрофа. Население гибнет... ф-ф-ф-ф... Слушайте! Мы все ослы. Эти червячки – такие же инопланетяне здесь, как и мы. Это объясняет, почему есть следы только одной – гуманоидной и примитивной – цивилизации. Потому что другая – развивалась не здесь. Не на этой планете. И когда они поняли, что случилось... Ну, теперь мы знаем, что надо искать!
Бернар. Что? Разбившийся корабль?
Татьяна. Нет, с этим сто лет возиться... Магнитные аномалии! Искать надо точечные магнитные аномалии. Фриц, ты говорил, что бактерии-химеры живут за счёт восстановления металлов?
Фридрих. Именно так.
Татьяна. Можно предположить, что это искусственно созданные нанометаллурги?
Фридрих. М-м... Если на уровне предположения – вполне. Нужны, конечно, дальнейшие исследования...
Татьяна. Тогда червячки должны знать, как с ними обращаться. То есть – магнитные поля и всё такое...
Бернар. Татьяна! Если я правильно понял, вы считаете, что здесь произошла катастрофа чего-то вроде передвижного металлургического комплекса, рабочие вырвались на волю и принялись за свою привычную работу, попутно уничтожая отходами производства местную биосферу, а когда инженеры поняли, в чём дело, было уже поздно... или они с самого начала выпустили ситуацию из рук, не знали, что делать... так что теперь наши червячки просто продолжают спасать остатки разумных – а заодно и крупной фауны?
Татьяна. Да. Продолжают. Наверное, не без успеха. Сумели же они втолковать Глебу, что нужно сделать...
...Вот чем они занимались, пока я лежал, распятый на функциональной койке, налитый под завязку неоладрилом и прокантеролом, и смотрел мучительные сны. Мучительные не содержанием, оно было вполне нормальным для человека моей нервной организации, а – невозможностью понять это содержание, как невозможно пробить лёд из-под воды, или взлететь, приподнимая себя за волосы, или как-то ещё... и к этому добавлялось отчаяние от одиночества и отчаяние от утраты чего-то огромного и важного, без чего жизнь не жизнь, а гнусное пустое прозябание. Я в снах вдруг забывался, на миг отвлекался от потока вещей и событий, а когда вспоминал, что надо участвовать, – оказывался в пустой Вселенной без единой звезды, в полном одиночестве и в оторванности от всего, что мною было и мною стало...
Потом меня разбудили, но держали связанным, чтобы я ничего над собой не сотворил, а я знал, что уже не сотворю, но мне не верили, и, может быть, правильно делали.
Прошло несколько веков.
Фриц мучил меня, от него исходила угроза, он был громаден. Я понимал: это потому, что он убил второго Друга, того, который спасал Скотта. Но у него ничего не получилось, потому что Фриц убил его (и я сейчас исходил ужасом, когда исполинский Фриц касался меня), – поэтому Скотт бросился за помощью к остальным, но он обезумел, потому что из него грубо, всё оборвав, выдрали Друга, и я... я убил Скотта. Я убил. Он был безумен, но он был мой товарищ. Надо было, я должен был, я просто обязан был спасти, найти способ внедриться в него, подключиться к нему, взять на себя его боль утраты и его беспамятство. Но я не нашёл ничего лучшего, как убить его. Может быть, из жалости, я уже не помню сейчас, всё так перемешалось. Я не помню. Я помню, как убивал, но не помню, почему.