Ева
Шрифт:
Кэрол была известна лишь та часть моей натуры, которую я позволял ей видеть. В конце наших отношений, когда обстоятельства вышли из-под контроля, она все-таки обнаружила мои пороки. Но до этого момента я дурачил ее так же успешно, как вы дурачите тех, кто вас любит.
Именно потому, что на сочувствие Кэрол всегда можно было рассчитывать, через два дня после знаменательной встречи с Евой я отправился в Голливуд, чтобы повидаться со старой подругой.
На сервисной станции в Сан-Бернардино привели в порядок мою машину. Как я выяснил, им пришлось ремонтировать и
Я добрался до квартиры Кэрол на Сансет-Стрип около семи часов. Фрэнсис, ее горничная, сказала, что хозяйка только что вернулась из студии и переодевается.
– Входите же, мистер Торстон, – приветливо улыбнулась она. – Хозяйка выйдет через несколько минут.
Я прошел за ней в гостиную. Это была милая гостиная, современная, тихая, с мягким приглушенным светом, идеальным для отдыха. Я уселся на диван, дожидаясь, пока Фрэнсис принесет мне виски с содовой. Стоило мне появиться у них, и Фрэнсис начинала хлопотать вокруг меня. Кэрол однажды со смехом призналась, что девушка считает меня самым важным гостем.
Я с удовольствием огляделся по сторонам. Гостиная была обставлена просто, но со вкусом. Обтянутые серой замшей диван и кресла в сочетании с портьерами винного оттенка придавали ей подчеркнуто элегантный вид.
– Чем чаще я бываю в этой комнате, – сказал я Фрэнсис, принимая из ее рук напиток, – тем больше она мне нравится. Надо попросить мисс Рэ заняться дизайном и моего дома.
В комнату вошла Кэрол. На ней было легкое домашнее платье, перехваченное на талии красным поясом, а волосы свободно спадали по плечам мягкими волнами.
Я подумал, что она сегодня прекрасно выглядит. Она не была красавицей – по крайней мере, не была скроена по голливудскому лекалу. Когда она вошла, мне подумалось, что она похожа на Одри Хепбёрн. Она была так же изящно сложена, и все в ее теле было пропорциональным. Алые губы оттеняли бледность лица, на котором не было ни единой морщинки. Но самым примечательным в ее внешности были глаза, огромные, умные и живые.
– Привет, Клайв, – весело сказала она, спеша ко мне через комнату. В руке она держала сигарету в восемнадцатидюймовом мундштуке. Длинный мундштук был единственным намеком на манерность, и весьма удачным, поскольку подчеркивал красоту рук и запястий. – Где ты пропадал эти три дня? – Она прервалась на полуслове и вопросительно посмотрела на синяк, украшавший мой лоб. – Чем ты занимался?
Я взял ее за руки и улыбнулся:
– Сражался с дикаркой.
– Мне следовало догадаться, – вздохнула она, глядя на костяшки моих пальцев, все еще покрытые ссадинами после взбучки, которую я задал Барроу. – Она, должно быть, и впрямь дикарка.
– Да, она такая, – ответил я, увлекая ее на диван. – Самая свирепая женщина в Калифорнии. Я приехал сюда из Три-Пойнта, чтобы рассказать тебе о ней.
Кэрол устроилась в уголке дивана, поджав под себя ноги.
– Думаю, я выпила бы виски со льдом, – сказала она Фрэнсис. Радость в ее глазах слегка померкла. – Подозреваю, мистер Торстон намерен меня шокировать.
– Чепуха, – ответил я. – Я надеюсь тебя развлечь, только и всего. Это я был шокирован. – Я придвинулся к ней ближе и взял за руку. – Ты сегодня много работала? У тебя под глазами тени. Тебе это даже идет, но что они означают: ты плакала, устала или, наконец, стала распутницей?
Кэрол вздохнула:
– Работала, ни на что другое времени не было. К тому же я уверена, что распутница из меня никудышная. Никогда не могла преуспеть в том, что мне неинтересно. – Она взяла стакан из рук Фрэнсис и с улыбкой поблагодарила.
Фрэнсис ушла.
– А теперь расскажи мне о своей дикарке. Ты влюбился?
Я сурово посмотрел на нее:
– Почему ты считаешь, что я должен влюбляться в каждую встречную? Я влюблен в тебя.
– Конечно. – Она погладила меня по руке. – Мне не стоит об этом забывать. Но после твоего трехдневного отсутствия я стала бояться, что ты меня бросил. Так, значит, ты в нее не влюбился?
– Не занудствуй, Кэрол, – попросил я. Мне не нравилось ее настроение. – Я нисколечко в нее не влюблен. – И, откинувшись на подушки, я рассказал ей о ненастье, Барроу и Еве. Правда, опустив некоторые подробности.
– Продолжай же, – сказала она, когда я замолчал, потирая синяк на лбу. – Что она сделала после своего удачного удара? Начала приводить тебя в чувство, поливая водой, или сбежала с твоим бумажником?
– Она сбежала, но без бумажника. Она ничего не стащила… она не того типа. Не суди о ней предвзято, Кэрол, она не обычная уличная проститутка.
– Все они необычные, – пробормотала Кэрол с улыбкой.
Я проигнорировал это замечание.
– Пока я был без сознания, она оделась, собрала чемодан и ушла, несмотря на непогоду. Довольно отважный поступок… Дождь и ветер были устрашающими.
Кэрол испытующе смотрела на меня.
– В конце-то концов, Клайв, даже у проститутки есть гордость. Ты был с ней довольно груб. В каком-то смысле я восхищаюсь тем, что она съездила по твоей кичливой башке. А кем был мужчина, как ты думаешь?
– Барроу? Понятия не имею. Выглядел как коммивояжер. Типичное ничтожество, как раз из тех, кто пользуется услугами продажных женщин.
Я не стал рассказывать Кэрол о том, что дал Барроу сто десять долларов, – вряд ли она оценила бы эту часть истории.
– Полагаю, тебе хотелось избавиться от него, чтобы по душам побеседовать с этой леди?
Внезапно меня охватило раздражение: слишком уж быстро она смекнула, в чем суть.
– Право, Кэрол, – сказал я резко, – женщины такого типа меня не интересуют. Не говори ерунды.
– Прости, – сказала она и подошла к окну. И после паузы продолжила: – Ко мне собирался заскочить Питер Теннет. Поужинаешь с нами?
Я уже жалел, что рассказал ей о Еве.
– Не сегодня, – ответил я. – У меня дела. Он должен заехать за тобой?