Евангелие любви
Шрифт:
Как только Кристиан оказался в большой палатке, предназначенной для него и его родных, Джудит подошла, чтобы помочь ему снять парку. Он казался совсем обессиленным. Она предложила ему сходить в туалет. Джошуа отправился в указанном ею направлении, но не прошло и минуты, как вернулся.
– Мы устроили для вас вихревые ванны, – объявила она, ни к кому не обращаясь. – Ничто так не снимает спазмы, как эти ванны.
– Это было здорово, Джудит, – сообщил раскрасневшийся за день от ветра Эндрю.
– Не осталось никаких сил, но я до слез счастлив! – воскликнул, падая в кресло, Джеймс.
Но никто
– Ребята, дайте-ка я налью вам выпить, – предложила мать из-за накрытого стола.
Но вернувшийся из туалета Джошуа безучастно стоял – не шевелился, не говорил, только смотрел так, словно все, что находилось перед ним, было бесплотно и не нуждалось в плоти.
Мать, заметив такое необычное поведение сына, была готова поднять панику, но Кэрриол успела вмешаться. Взяла Кристиана за руку и тихо потянула.
– Джошуа, примите ванну.
Он послушно пошел за ней в конец палатки, где за перегородкой были установлены вихревые ванны. Но, оказавшись в самом большом, предназначенном для него отделении, снова замер.
– Вам помочь? – спросила Джудит, ощутив внезапно тревогу.
Он как будто ее не услышал.
Не говоря больше ни слова, она сняла с него одежду, Кристиан покорно стоял и не сопротивлялся. То, что она увидела, вызвало у нее острую боль, и эта боль заполнила в ней пустоту.
– Джошуа, об этом кто-нибудь знает? – Ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы не упасть в обморок.
На этот раз ее слова достигли его сознания. Он поежился и покачал головой.
Не веря собственным глазам, Джудит окинула взглядом его тело. Ноги невероятно распухли, пальцы на ступнях были частично отморожены. Голени покрыты сеткой багровых трещин. Внутренняя часть бедер превратилась в кровоточащее мясо – кожа сползла вместе с волосами. Подмышки, промежность, пах и ягодицы загноились. Он был весь в синяках – старых, недавних и совсем свежих.
– Боже мой, как вы могли идти? – Джудит, защищаясь от охватившего ее сострадания, распаляла в себе злость. – Почему не попросили о помощи? Вы бы ее немедленно получили!
– Честно говоря, я ничего не чувствую.
– Это конец. Вы не способны продолжать Марш.
– Способен. И я пойду.
– Извините. Это невозможно.
Кристиан внезапно схватил ее и свирепо прижал к деревянной стенке ванны, в которой бурлили отвратительные пузыри, как в тех ваннах с кислотой из фильмов ужасов. Приблизил лицо к ее лицу, еще несколько раз встряхнул, больно ударяя о стенку.
– Не воображайте, что вправе мне указывать, что мне делать, а что нет. Я пойду, потому что должен идти. И вы не скажете никому ни единого слова!
– Марш нужно прекратить. Если вы не в силах это сделать, то сделаю я. – Джудит хрипела, не в силах освободиться.
– Марш прекратится только тогда, когда скажу я. Завтра я пойду. И послезавтра тоже. Пройду весь путь до Вашингтона, чтобы повидаться с моим приятелем Тайбором Рисом.
– Вы умрете задолго до того, как окажетесь там.
– Я осилю расстояние.
– Тогда позвольте, по крайней мере, позвать вам врача.
– Нет!
Джудит,
– Я настаиваю!
Кристиан рассмеялся:
– Давно прошло то время, когда вы могли управлять мною. Неужели еще надеетесь? Не удастся! Вы потеряли надо мной власть после Канзас-Сити. С того момента, когда я пошел к своему народу, я стал слушаться только Бога и выполнять только Божью работу.
Джудит с возрастающим страхом вгляделась в его лицо и поняла: он в самом деле ненормальный. Возможно, всегда был таким, только умел скрывать это лучше других.
– Вы должны остановиться, Джошуа. Вам нужна помощь.
– Я не безумец, Джудит, – мягко ответил он. – У меня нет видений, нет связи с неземными силами, и я больше вписан в реальность, чем вы. Вы упорная, честолюбивая, целеустремленная женщина. Вы использовали меня в своих целях. Неужели считаете, что я этого не понимаю? – Он снова рассмеялся. – Я перевел стрелки на вас, мадам, и собираюсь устроить так, чтобы вы послужили моим целям! Ваш парад окончен и ваша власть тоже. Теперь вы будете поступать так, как вам скажут, и подчиняться мне. Не согласитесь, и я вас раздавлю. Мне это ничего не стоит, и я это сделаю! Не моя забота, если вы не понимаете, что я делаю и почему. Я осознал, в чем заключается труд моей жизни, и уверен, что мне надлежит его исполнить, а вы – мой помощник. Так что никаких докторов! Молчок! Никому ни слова!
У него глаза сумасшедшего. Он безумец! Что он может с ней сделать? Каким образом раздавить? Но потом она подумала: с какой стати я о нем беспокоюсь? Хочет себя убить на этом Марше? Воля его. Пусть только дотянет до Вашингтона – он не только чокнутый, но и неудержимо упорный, поэтому способен на это. Больше ей от него ничего не нужно. В любом случае она собиралась отправить его на свалку. И вообще она, наверное, принимает его слишком близко к сердцу. Ну да, ненормальный, устраивает самобичевание. Но сердце, кишки и глотка в порядке, искалечена только оболочка. Поваляется в больнице и останется жив. У нее просто шок – потрясение от того, что он по собственной воле с собой сделал. И дело не в ранах – всякий человек в своем уме придет в ужас при виде того, как ненормальный может надругаться над собой во имя своей цели, своего бога или какой-нибудь еще навязчивой идеи. Это одержимость. Хочет топать в Вашингтон? Пусть идет! Ее это вполне устраивает. Какого черта она вдруг начала упираться? Она отдала все силы этому предприятию – уехала из дома в добровольную ссылку, оставила на несколько месяцев работу. Нет, он ошибается – это она его использует, а не он ее!
– Хорошо, Джошуа, если вы этого хотите, пусть так и будет. Но позвольте хоть что-нибудь сделать для вас. Найти обезболивающую мазь. Ладно?
Он сразу ее отпустил, словно понял, какой она вела с собой спор. Словно с самого начала знал, что она не выдаст его тайну.
– Идите и принесите, если считаете нужным.
Джудит помогла ему подняться на несколько ступеней и перелезть через край ванны в ревущую глубину пузырьков. Но если честно, не заметила, что он страдает – Джошуа опустился в целебный раствор солей не со стоном боли, а со вздохом подлинного удовольствия, и его лицо не исказила гримаса страдания.