Евангелие от Агасфера
Шрифт:
Ж.: – Да! Хотя и тут первоначальная причина находилась вовне – то самое чувство предельного отчаяния в момент, когда его взор встретился со взором Иисуса. Иисус передал в одно мгновение тому, кого он, возможно, искал долгие годы и так и не нашел среди своих учеников, мощнейший импульс. Я чувствовал тогда, что после оглашения приговора, он, вдруг, осознал то, что было вне его внимания до того. Он ведь был уверен, что идёт на подвиг ради спасения людей, а в последний момент оказалось, что его втянули в тот же сценарий, что и прочих. Мимолётная встреча с Нисоном оказалась его последней надеждой. Что же до Агасфера, то, вопреки всем вариациям существующих легенд, я никогда не уставал от жизни, ибо меня с того самого момента вела задача, подобной которой ни у кого в этом мире не было, более того, не на кого было её возложить, так как до настоящего времени не находилось людей, сумевших бы в полной мере понять Агасфера.
Ф.: – Почему же? Мне кажется, что я понял то, что ты мне рассказал, и у меня
Ж.: – В полной мере – никто из вас, каждому я открываюсь лишь частично. Пока не в ваших силах вместить всё сразу. Хотя, в отличии от прежних лет, нынешняя компания – наиболее толковая, надёжная и крепкая. А Агасфер ни разу за огромное время не повторялся – можно сказать, что вся его история, это сплошная импровизация. И, конечно же, то, что он делал, настолько противоречиво, что какая-то грань этой истории может для кого-то оказаться совершенно неприемлемой, другая грань – для иного человека и так далее.
Ф.: – Зачем нужна была постоянная импровизация, приведшая к тому, что нет человека, способного понять и вместить все её грани? Было бы проще, найдя какие-то приёмы создания и проживания событий, надёжно использовать их в большинстве случаев?
Ж.: – Задача требовала очень долгой жизни, а как я уже говорил тебе раньше, это возможно только при наличии ни на минуту не гаснущего интереса. В свою очередь, сие возможно лишь когда ты балансируешь на грани неустойчивого равновесия, а значит – любая определенность – гибельна. Имея перед собой задачу того масштаба, что была передана Иисусом, я не могу позволить себе роскоши успокоиться, где-то осесть, перестать странствовать и жить не импровизируя. Когда задача будет решена – возможно, мне и захочется отдохнуть, а, значит, вскоре и уйти в мир иной.
Ф.: – А как же воскрешение Иисуса? И другие чудеса?
Ж.: – В то время плотность суггестии была еще не такой как нынче. Можно сказать, что она была гораздо тоньше, и в ней было множество разрывов. Поэтому, происходили явления, которые сейчас уже, практически невозможны. И помимо Иисуса было множество целителей, лечивших словом, и даже воскрешавших умерших. Да, уже тогда, например, хождение по воде и воскрешение считалось чем-то из ряда вон выходящим, но, при должной подготовке и силе внимания и воображения – творить все эти вещи мог не один только Иисус.
Ф.: – А твоя задача близка к решению? Ты ведь, сколько я помню, упоминал уже, что до коллапса человечества осталось всего несколько лет.
Ж.: – Два-три года, максимум пять. В том-то и дело, что иногда кажется, что всё складывается так, как нужно, и до развилки, выводящей людей из прежнего сценария – рукой подать. А возле самой развилки вдруг вмешивается некая неизвестная доселе сила или обстоятельство, и всё вновь идёт по накатанной к очень жуткому финалу. Первый раз Агасфер посчитал, что дело почти в шляпе накануне Вселенского Никейского Собора. Он к тому времени уже, как ему казалось, запредельно долго – целых триста с лишком лет, готовился, обойдя всех магов и учителей, подвизавшихся на обширной территории Средиземноморья, и Малой Азии, и переняв их искусство. Но этого искусства, представь себе, не хватило для дела, хотя и сложного, но не запредельно – Агасферу нужно было убедить Собор и, прежде всего, императора Константина – не включать Откровение Иоанна в число канонических текстов Писания, а вместо него внести туда несколько тех свидетельств жизни и смерти Иисуса, коих ныне именуют апокрифами. Какая там была баталия, друг мой! Жалкие политические дебаты, демонстрируемые в наше время по зомбо-ящику, все вместе не дотягивают до десяти процентов накала, случившегося тогда. И, представь себе, – Агасфера, к тому времени владевшего, как он считал, всеми доступными ресурсами влияния на людей – таки оттеснили на второй план. Был принят тот вариант Писания, который, увы, заложен в изначальном сценарии.
Ф.: – Как же так?
Ж.: – У этого сценария много очень могущественных служителей. Будь это один человек или даже пять-десять, – Агасфер без труда справился бы с ними. Их оказалось несравненно больше. Ведь кроме натренированных могучих стражей, служителем этой версии суггестии является практически каждый человек на Земле. Так что, имя им действительно – легион. Я принял это поражение, и несколько столетий практически не вмешивался в сколько-нибудь судьбоносные события, странствуя по Востоку, и накапливая силы.
Ф.: – Ты вскользь заметил, что чудеса в ту пору отмачивали многие. А можешь привести какой-то пример?
Ж.: – Изволь, расскажу пару случаев. Спустя несколько времени после событий Голгофы, Нисона, еще не превратившегося в Агасфера, очень заинтересовали истории, рассказываемые о Симоне Маге. Сей удивительный человек являл собой пример величайшего кудесника. В ту пору к ученикам Иисуса – тогда их еще не называли Апостолами, прибивались сотни страждущих. Как правило, тогда это были калеки, нуждающиеся, болящие всех мастей и прочий сброд, которым адепты Христа весьма эффективно помогали. Однако, среди аристократии учение Иисуса практически не почиталось, как раз в силу того, что за последователями Иисуса ходили толпы больных и нищих. Для Агасфера, кстати, это был хороший знак, он надеялся, что на том дело и завянет, особливо, ежели он приложит руку к посрамлению адептов. А Симон Маг был вхож в самую, что ни на есть, элиту. В ту пору императором был Нерон, скандальёзнейшая и противоречивейшая личность – невиданного размаха тиран, деспот и содомит, однако же не лишенный живого ума и разнообразных талантов. Образ жизни император вёл с юных лет, мягко говоря, крайне нездоровый, а посему уже двадцати с лишним лет имел дюжину неприятнейших болячек, отягощенных, в придачу, еще и тяжкой депрессией от чувства вины за приказ об убийстве собственной матери. Во все концы отправились гонцы, зазывающие целителей различных мастей. Многие тогда являлись к Нерону, но полностью облегчить его муки никто не смог. И вот, к императору прибывает Симон в сопровождении пяти учеников, среди которых и Нисон. Надобно отметить, что Симон, как и Нисон обучался в Александрии, а позже был одним из близких учеников Иоанна Крестителя. После гибели Учителя, он вновь возвратился в Египет, где Нисон и застал его за год до путешествия в Рим к Нерону.
Ф.: – Что делал Симон?
Ж.: – Я уже говорил, что это был искуснейший из чародеев, которых я когда-либо видел. В Александрии он развил бурную деятельность среди местной знати. Причем, надо отметить, бытовыми чудесами себя не утруждал. У него были грандиозные замыслы. Симон, кстати говоря, также видел в событиях Голгофы нечто подозрительное, но несмотря на то, что Нисон довольно быстро стал его ближайшим учеником, Маг даже с ним не стал обсуждать эту тему в подробностях, ограничившись лишь комментарием, что ученики Иисуса принесут в мир большие беды. Кудесник вообще слыл очень замкнутым человеком, а Нисон еще не владел достаточной силой, позволившей бы ему раскрыть Симона к душевной беседе. Жаль… Он был одним из очень немногих людей, владевших огромной силой, кто мог бы разделить то, что открылось Нисону при краткой встрече с Иисусом.
Ф.: – Чем Симон занимался в Александрии?
Ж.: – После того, как Александрия попала под юрисдикцию Рима, а, особливо, после того, как Октавиан, посетивший гробницу Александра Великого, приглашенный еще и осмотреть усыпальницы фараонов, произнёс знаменитую фразу: «Я пришел увидеть Царя, а не собрание трупов», что произошло еще за тридцать с лишним лет до голгофских событий, город стал приходить в запустение. Собственно, Нисон и застал его в не самом лучшем состоянии – слова Августа явились чем-то вроде проклятия, и работало оно отменно – оседали и даже обрушивались дома, Библиотека дважды подверглась частичному затоплению, и, хотя еще сохраняла своё величие, многие сильные учителя и маги постепенно покидали Александрию, так что к первому приезду Нисона – Симон обучался там несколькими годами позже него – в городе осталось всего несколько более-менее сильных школ. Та же печальная атмосфера сохранялась и в пору второго визита туда Симона с учениками. Маг развернул кипучую деятельность – собрав местную знать, он заявил, что он будет в буквальном смысле лечить город. Город как пациент – потрясающая идея! Лишь в тысяча девятьсот семьдесят пятом году, на одном из семинаров знаменитого «Эраноса» в райском уголке Швейцарии – Асконе, я почувствовал, что эта идея вновь востребована – почти через два тысячелетия, и обсудил её с Джеймсом Хиллманом, создателем архетипической психологии, учеником и приемником Карла Юнга. Джеймс моментально заразился этой идеей, благо аппарат его архетипической психологии вполне подходил под подобную задачу. Он пестовал её с той поры и до конца своей жизни, умер он восемь лет назад. Увы, после его смерти и этот великий замысел пошел под откос.
Ф.: – Ты отвлекся от описания деяний Симона Мага.
Ж.: – Да, вернёмся к ним. Я как раз застал Симона во время этих занятий. Он водил нас по улицам древнего города и требовал, чтобы мы запоминали все малейшие детали, вплоть до небольших трещин на домах или расположения ветвей на редких деревьях. Затем мы упражнялись в визуализации возрождения города – сам Симон, и мы, пятеро его учеников, пять за пядью совместно не только восстанавливали каждый дом, улицу или превращающийся в развалины дворец, но и возводили новые прекрасные здания, очищали рукописи библиотеки от последствий подтоплений, привлекали людей – ремесленников, мастеровых, учёных, торговцев. Всё это – по несколько часов в день, тщательнейшим образом – в совместном воображении. И чудо свершилось – уже на наших глазах через несколько месяцев в город потянулись люди, были отремонтированы дворцы и здания, появились новые постройки. Александрия вновь процветала. Симон начал подумывать о подобном же эксперименте в самом Риме – и тут судьба пошла ему навстречу – Нерон нуждался в исцелении. Для Симона это было самой простой задачей, решив которую, он надеялся завоевать доверие императора, и исцелить в этот раз не столько архитектуру Рима, но ту заразу, которая овладевала душой практически всякого императора и аристократов – все они увязли в отвратительной содомии и самодурстве, что виделось Симону как некая грязная вуаль над Вечным Городом, которую нам предстояло снять, и, тем самым, установить в Риме самые добрые нравы и порядки.