Евангелие от Джексона
Шрифт:
— Это действительно редкая порода, и за нее выкладывают целое состояние.
— Редкая порода, — скривилась Эмилия. — Но женщина, любая женщина вообще уникальна, вам не кажется? Я мир не видела, категорично утверждать не стану, но мне думается, только у нас из женщины могут бабу сделать. Только в нашей стране смогли догадаться на эту несчастную бабу фуфайку напялить, всучить в руки лом и марш — шпалы и рельсы ворочать! А мужики в то же время в кусты — водку жрать да языки чесать! Господи, разве это не позор?!
Страздиня
— И все же мне не совсем понятно, — проговорил Верховцев, — что лежит в основе ваших отношений с тем мужчиной, любовь?
— Какая любовь, Олег?.. Вы из какого века? Девятнадцатого, шестнадцатого? Вы сами хоть когда-нибудь любили, знаете, что это такое?
— Любил и знаю.
— Я имею в виду не детсадовские признания в песочнице и не прогулки при луне, серьезное…
— Я о серьезном и говорю.
— И где же теперь ваша любовь?
— Моя невеста погибла. — Верховцев с трудом проглотил тяжелый ком в горле. — За три дня до нашей свадьбы. Трагический случай…
— Извините, — задумчиво произнесла хозяйка, — я не хотела вас обидеть. Нет, меня влечет к нему не любовь.
— Тогда что? Та цена…
— Причем тут цена, — с досадой перебила его Страздиня. — Не ловите меня на слове.
Вдруг она резко подалась вперед и, неожиданно распахнув полы халатика, обнажила перед самым лицом Олега свою грудь. Роскошную грудь.
— Разве это имеет цену? Разве это можно купить как вещь? Приобрести как картину и повесить на стену? Завернуть в бумагу и унести с собой под мышкой? Нет! К этому можно только прикоснуться, погладить, поцеловать и жить мечтой когда-нибудь повторить это действо, вот и все…
Она запахнулась, наполнила себе рюмку и залпом выпила.
— Да, он богат и щедр, но это не главное. Он смог покорить меня, как покоряет альпинист труднодоступную вершину, что, согласитесь, по плечу только искусным восходителям. Он просто смог мне подарить ощущение счастья, а это в наше время самый большой дефицит. Наконец, я чувствую себя рядом с ним женщиной. Женщиной! А не товарищем, кухаркой, коллегой, объектом похотливых помыслов и страстишек. Вы же ничего обо мне не знаете. Я в восемнадцать лет вышла замуж, муж старше меня на двадцать лет. В пятнадцать меня заразили гонореей, в шестнадцать я сделала два аборта. У меня уже никогда не будет детей, мой муж практически импотент… Хватит, или еще что-нибудь?..
Верховцев внимательно посмотрел ей в глаза. Воистину, каждая женщина — загадка, букет неожиданностей. И у каждой свой путь, своя судьба, свои радости и печали в этом сложном противоречивом мире — и у трехрублевой привокзальной шлюшки, и у дивы светских салонов. А поначалу ему думалось, что их беседа будет проходить совсем иначе — у течения в «неформальном русле» оказались слишком крутые берега.
Верховцев налил себе коньяка по самый край рюмки и тоже выпил в одиночку, не закусывая. Он собирался с мыслями, пытаясь сосредоточиться на главном, но настроиться на продолжение допроса, после столь непредвиденного отступления в нем, было весьма непросто.
— Значит, вы никому не говорили о своем отъезде? — спросил Олег, помолчав.
— Нет.
— И соседям?
— И соседям тем более. Я себе не враг.
— И все-таки кто-то узнал о вашем отсутствии, так?
— Выходит, так. Но кто мог узнать, ума не приложу.
— Например, тот, кто принес вам телеграмму, — высказал предположение Верховцев.
— О, этот милый смешной старичок! Что вы, да я его сто лет знаю. Он мухи не обидит, а уж чтоб какими нечистыми делами заниматься… Нет, не представляю.
«Но этот милый старичок мог кому-то случайно ляпнуть. А мог и не случайно. Телеграмма… телеграмма… Тут что-то определенно кроется. Вейлер выехал в Ленинград по телеграмме, Страздиню тоже вызвали телеграммой… Интересно, а остальным потерпевшим приходили телеграммы перед их отъездом? Нужно непременно уточнить».
— Эмилия, у вас часто бывают друзья, гости?
— Вы хотите сказать, посещают ли меня мужчины? — бесцеремонно переспросила Страздиня. — Отвечу: гости бывают, но крайне редко, а знакомых мужчин не принимаю вовсе. Соседи у меня, не дай бог, зависти, любопытства через край, а мне лишние сплетни ни к чему.
«Соседи-то хоть и любопытные, а вот двери твои взломали и никто не видел, не слышал, парадокс».
— Стало быть, никого конкретно вы в краже не подозреваете? — скорее для проформы спросил Олег.
— Отчего же, подозреваю.
Верховцев от удивления даже привстал.
— Кого?
Страздиня открыла секцию, достала пухлую записную книжку и протянула Верховцеву:
— Того, кто обронил здесь вот это. Я ее случайно обнаружила в углу за телевизором.
Верховцев машинально перелистал с десяток страниц.
— Эмилия Викторовна, почему вы с самого начала не сказали об этом? — воскликнул он с огорчением.
Страздиня иронически усмехнулась:
— А что бы изменилось? Можно подумать, вы открыли бы эту книжечку, а там как в сказочном восточном писании указано имя преступника.
— Но все-таки это вещественное доказательство, достаточно существенное, — заметил Верховцев.
— Можете забрать это доказательство с собой и изучать, сколько вам вздумается, а сейчас давайте пить кофе. Пойду подогрею воду, она давно остыла.