Евангелие от Крэга
Шрифт:
Кормщик накинул на хвост что-то вроде аркана из голубой неразрывной плетенки, гортанно вскрикнул, так что пришлось удерживать шарахнувшихся в испуге горбаней, и плот тихонечко тронулся вправо, оставляя за собой поросшие сизоватым кустарником скалы с прилепившимися на их краях хижинами озерного становища.
Путь по тихому, заговоренному озеру, занявший чуть не три полных дня, был последней удачей этого путешествия. В Серостанье прибыли к ночи, и Харр, передавший Дяхону свой богатый плащ, а сам переодевшийся в грубые сандалии и жесткую подкольчужную рубаху простого воина, угодил вместе с остальными обережниками в сырую казарму, куда только часа через два начали подавать объедки с купецких столов. Пришлось уснуть голодным, но тут сразу зашебуршал дождичек, и камышовая крыша нещадно потекла. Едва дождавшись
Дяхон, как он и ожидал, после обильной трапезы дрых без задних ног, по-старчески покряхтывая во сне. Комната после вечернего пиршества уже была прибрана бесшумными вышколенными телесами, но Харр сообразил заглянуть под пышную (небось впервые в жизни вояке досталась!) постель и тут же обнаружил под нею четыре припрятанных блюда со всевозможными копченостями да печеностями; одна беда — вина было маловато, кувшин, видно, стоймя не поместился, так старина Дяхон налил два полных кубка и лепешками прикрыл. Лепешки провисли и намокли, от них несло чем-то кислым и чуточку тревожным. Харр помял в пальцах клейкий комок, но в рот отправить побрезговал, выцедил только то, что на донышке осталось.
Вино тоже было с непривычным вкусом.
Привыкший доверять не подводившему его чутью, Харр, не оставляя без внимания роскошную козью ногу, запеченную в тесте, внимательно оглядел Дяхоновы покои — и в самом деле, с чего бы это телесам так старательно все прибирать посреди ночи? И тут его осенило: обыскивали. Вот и мешок «начальника караванной стражи», где Харр спрятал до обратного пути свои белые нездешние сапоги и верхнюю одежу, никак не соответствующую принятой им на себя роли обыкновенного рядового стража, — этот мешок был аккуратно завязан кокетливым бантиком, на что старина Дяхон с его загрубелыми пальцами ну уж никак не был способен.
Харр покончил с поздним ужином — или, вернее, с ранним завтраком — и попытался Дяхона растолкать. Не тут-то было: старый вояка только очумело тряс головой, валился на бок и продолжал храпеть, только теперь покряхтыванье сменилось постанываньем. Охваченный недобрым предчувствием, Харр вылетел в коридор и пнул девку:
— Воды принеси! И поболее!
— Кого-кого?..
Так. Дяхон, значит, прежде чем выгнать ее вон, угостил со своего стола благо за казенный счет, чтоб больше ничего не клянчила. Но девка, видно, битая-ученая, сонь свою превозмогла и поднялась, почти не открывая глаз.
— Два кувшина холодной воды господину начальнику караванной стражи! На голову!
А сам помчался, чуя недоброе, во внутренний дворик, где на кучах свежей озерной травы должны были отдыхать разнузданные горбани и висеть на крюках мешки с поклажей. Походя пнул попавшихся по пути стоявших на дозоре — а точнее сказать, непробудно спавших — стражников, запоминая в лицо, чтобы потом расквитаться, и влетел во двор.
Все было на месте. Только горбани вскинулись пугливо, и свежие охапки водорослей у них перед мордами были почти не тронуты. Он с сомнением покрутил головой, на всякий случай проверил пару мешков — не камней ли подложили, товар забрав?
Нет, ничего не пропало. Но обыскали обстоятельно. Он медленно вернулся назад, старательно оглядывая все уголки сонной хоромины. Спали даже телесы, как видно, успевшие полакомиться опивками с ратного стола. Но прямой угрозой ниоткуда не тянуло, хотя в беззащитный дом мог бы зайти кто угодно. Дяхона он застал уже стоящим на ногах в чем мать родила — мокрое насквозь покрывало валялось на полу возле ног. Девка, точно выполнившая приказание, опять пристроилась в углу, примостив себе под голову Дяхонов мешок.
— Все опоены, — коротко поделился новостями Харр. — И обыскали все до последнего кисета, так что надо проверить, что пропало. А стражам накажи, чтоб нынче вечером вина — ни-ни!
Дяхон потряс сивыми кудельками, как пес, выбравшийся из воды.
— Чего проверять, — пробормотал он с досадой, — за покражу из гостевальной хоромины знаешь что полагается? А что обыскали, то это путем. Кто хозяин,
Крайне озадаченный такой точкой зрения, Харр не нашелся даже что возразить. Значит, тут такое было в обычае, а чужих обычаев он не касался.
— В утрешнюю стражу меня поставь, — велел он только. — Чтобы я потом всю дорогу свободен был.
— Как прикажешь, господин.
— Тише ты! Девка услышит.
— Не. Напоена.
Стало быть, когда сам пил да девку поил — догадывался. Выходит, и Дяхону, хрычу старому, до конца доверять нельзя.
Он стал на стражу (по всей видимости, совершенно бесполезную) возле входных воротец, отливавших, как и следовало по названию становища, жемчужно-серым покрытием. И сразу же пожалел о своем решении: двух глотков и ему хватило, чтобы в сон потянуло неудержимо. Только выучка бывалого странника, привыкшего не спать, ежели надобно, позволила ему остаться на ногах. Но намаялся он вдосталь, и челюсть онемела от постоянных зевков. Едва дождавшись обеденной смены, он забрался в покои Дяхона и, расстелив на полу плащ — чтобы не вызывать недоумения чересчур дотошных телесов, что развалился на господской постели, — тут же отключился.
Разбудила его первая подача вечерних яств — стянув потихоньку обжигающий руки пирог, чтобы снова два часа не дожидаться объедков, он побрел на простолюдную половину. Там уже пили, и по тому, как искоса глянули на него, он понял: Дяхон велел-таки им воздерживаться. Сейчас они ждали: повторит ли бывший начальник свой приказ?
— Вы с пойлом-то полегче, — неопределенно велел Харр, сообразив, что полный запрет на выпивку несомненно вызовет подозрение у неведомых ему соглядатаев.
Кругом него радостно закивали и прикладываться стали мелкими глоточками, что, впрочем, не уменьшило скорости поглощения вышеупомянутого пойла. Зашумела застольная беседа; все, оказывается, уже были в курсе, что торговля идет хуже некуда, в серокаменном становище лихолетье уже объявлено, но никакой угрозы пока не наметилось, потому товар продают только за живые деньги и кубышки зарывают поглубже на случай нежданной беды. Ну, и цены ломят просто невозможные. Менялы купецкие пока держатся, пугают тутошних, что товар заберут да подадутся обратно в Межозерье, но тутошние не лыком шиты, про нужду в железах сразу смекнули; да и межозерские не круглые дураки, как обратно серостанский караван намылится, сразу поймут, что брать можно будет и подороже, чем в прошлый раз. А за зелененую монету тут менялы дают…
Были все эти разговоры ну столь тоскливы, что Харр не выдержал и, притулившись в углу, доспал свое, несмотря на шмелиный гул голосов.
Разбудило его щекотное прикосновение: его раздевали. Еще не открыв глаз, он почувствовал на лице жаркое пряное дыхание — обладательница блудливых пальчиков, похоже, жевала духмяные листья, возжигающие похоть. Он весьма некуртуазным движением смахнул с себя распутную даму и поднялся, потягиваясь.
Да так и остался с разведенными в стороны руками и плечами, застывшими на половине хруста. По мужским разговорам, что порой давали сто очков вперед бабским, он понаслышке знал, что такое свальный грех, но одно дело — поржать над чашей забористого хмеля, а другое — вот так продрать глаза и — с добрым утречком! — понять, что сам чуть было не вляпался. Он бесцеремонно переступил через какого-то ретивого воина, в кафтане, но без порток, обихаживавшего одну девку и одновременно придерживавшего за косу вторую про запас; обогнул сложносочлененную конструкцию из неравного числа женских и мужских тел и выбрался наконец в продуваемую ветром галерею, выходящую прямо на озеро рядом широких, ничем не забранных окон. На фоне начинающего светлеть неба можно было разглядеть, что на каждом притулился какой-то несуразный кривобокий кустик. Чтобы выдохнуть из себя всю мерзость своего пробуждения, Харр сунулся в крайнее окошко — и взвыл от боли: длинные жгучие шипы, невидимые в полутьме, впились в его щеку. Шипя уже более от злости, он принялся вытаскивать колючки, время от времени стряхивая с ладони кровь. Хорошо было бы промыть зудящие царапины вином — с этой мыслью он двинулся в отведенные Дяхону покои (не к себе же!), но вовремя остановился, не найдя возле двери вчерашней девицы. Прислушался. Горестно вздохнул — из комнаты доносилось слюнявое старческое хихиканье. А то!