Евангелие от Люцифера
Шрифт:
— Что произошло?
— Корпус, очевидно, не выдержал. Образовалась пробоина, и он ближе к корме переломился. Не прошло и минуты, как корабль пошел ко дну.
— И никто не спасся?
— Я уже говорил, его покинули. Видимо, все, кто мог, уплыли на шлюпках. На борту не осталось никого, кто мог бы выжить.
— «Звезда Акосты» была большим кораблем. Как вышло, что никто его так и не нашел?
— «Звезда» была большим кораблем, но океан больше. Я единственный, кто видел, как корабль пошел ко дну. Никто не думает, что его могло отнести так далеко на юг или на запад. По всему получается, что судно должно было затонуть в пределах Языка Океана, и большинство людей считают, что там оно и лежит. Внизу, на огромной глубине. — Он помолчал. —
Старик взял с шахматной доски темного резного кораллового короля и повертел между шишковатыми большим и указательным пальцами.
— Он находится чуть больше чем в пятнадцати морских саженях — может быть, киль футах в ста — на песчаном дне, в тени Безымянного рифа. Можно пролететь над ним на высоте волны и не заметить — разве что в ясный день и при спокойном море. Правда, теперь это уже неважно.
— Почему? — спросил Хилтс.
— Потому что никто больше не плавает к Безымянному рифу, — ответил Пуатье.
— Почему? — теперь включилась Финн.
— Потому что Безымянный риф находится в спорных территориальных водах, на которые претендует Куба, — ответил Такер Ноэ. — Нынче уже не шестидесятый год, радаров и патрульных катеров стало хоть отбавляй. Если там кто и появляется, так только быстроходные суда перевозчиков кокаина из Барранкуиллы или Санта-Марии на побережье Колумбии: эти ребята, как правило, оснащены и вооружены лучше кубинцев или патрулей Организации по контролю за наркотиками. Так или иначе, «Звезда Акосты» находится в таком месте, где стреляют.
— Может быть, твой друг мог бы помочь, — высказал предположение Пуатье. — Писатель. Насколько я понимаю, он знает этот старый корабль как свои пять пальцев.
Такер Ноэ бросил на таксиста предупреждающий взгляд, но тот оставил его без внимания.
— Он живет на Холлбэк один-одинешенек и, наверное, мается от скуки. А ведь с этим Миллсом ты наведывался к обломкам не раз, а, старина?
— Лайман Миллс? — спросила Финн. — Тот, кого раньше называли Джеймсом Миченером для бедняков?
В действительности Лайману Алоизиусу Миллсу принадлежала идея пляжных бестселлеров. Будучи подростком, Финн глотала его потрепанные, передававшиеся из рук в руки книжки, как горячий масляный попкорн.
— Вообще-то, — хмыкнул Пуатье, — он владеет на Багамах собственным островом и, на мой взгляд, имеет мало общего с бедняками.
— Тот самый Миллс? — переспросил Хилтс.
— Тот самый, — ответил Такер Ноэ и кивнул.
ГЛАВА 30
Лайман Миллс мог бы представлять собой идеальный образец воплощения в жизнь американской мечты об успехе, если не считать того, что он только казался американцем, но вовсе им не являлся. Сын английского солдата, выставленного из армии за то, что после трех лет, проведенных в окопах Франции и Бельгии, отказался отправиться еще и в Россию в составе Северного экспедиционного корпуса, Миллс эмигрировал в Канаду ребенком. Большую часть детства он провел в Галифаксе, а потом в Торонто, где его отец работал официантом, а мать управляла пансионом.
Во многих дававшихся впоследствии интервью Миллс утверждал, что не мог вспомнить такого времени, когда не хотел стать писателем. Он рано бросил школу, устроился в «Торонто стар», где жадно слушал рассказы о Хемингуэе, Каллахане и прошлой войне, в результате чего бросил-таки газету, поступил в береговую команду Королевских ВВС, стал летчиком и влюбился в груммановскую «Гусыню», четырехместную патрульную летающую лодку-амфибию, представлявшую собой миниатюрную версию огромных клиперов «Пан Американ», способных облететь земной шар.
После войны он женился и, когда его супруга ждала ребенка, поступил на работу в рекламную компанию, где специализировался на рекламе спиртных напитков.
Приобретенный опыт лег в основу его первого романа, первоначально задуманного под названием «Выдержанный в дубовой бочке», но в конечном счете названного «Ярлык». Это был взгляд изнутри на работу огромного винокуренного предприятия и сплетенную с нею в течение долгого времени, включая эпоху сухого закона, жизнь нескольких поколений людей. Роман на семьсот восемьдесят восемь страниц, отпечатанных на машинке в один межстрочный интервал.
Когда полдюжины канадских издателей отвергли роман как слишком «скабрезный», «незрелый» и неспособный вызвать «социальный резонанс», Миллс сел на ночной поезд с рукописью весом в четыре с половиной фунта под мышкой, прибыл в Нью-Йорк и продал ее первому издателю, которого увидел на Пятой авеню. Последовало единственное предложение «по улучшению»: в будущем печатать через два интервала — пусть уйдет больше бумаги, зато легче будет читать.
Так началась головокружительная карьера Лаймана Миллса, исследователя повседневной жизни и работы людей в разных сферах — от почтовой («Письмо») до автомобилестроения («Машина»), управления хозяйством небоскреба («Башня») и производства оружия («Пушка»). Три десятка лет он ежегодно выпускал по одной книге, и каждая была построена по простой схеме: секс, приключения, действие и множество интересных фактов, сплетенные в захватывающий сюжет. Как выразился один критик: «Литературные тексты Лаймана Миллса, возможно, не выдержат испытания временем, но зато с помощью любого из них жаркий летний день на пляже пролетит для вас незаметно». Обозреватели ругали его почем зря, никто не признавался, что покупал себе даже бумажную версию, не говоря уж о книгах в переплете, но как-то получалось, что его книги, и в мягкой, и в твердой обложке, расходились миллионами экземпляров в семидесяти пяти странах и на тридцати восьми языках. Он написал более тридцати мгновенно ставшими бестселлерами романов, и все они были экранизированы в кино или на телевидении, а в одном случае и там и там. Между тем, вспомнив о старом увлечении, он нашел свою любимицу «JS-996», названную «Даффи» в честь утки из мультфильма Уолтера Ланца. Морской самолет Второй мировой войны, служивший в Нассау и оказавшийся в конечном счете на свалке в Майами, был восстановлен с соблюдением всех исторических деталей и впоследствии использовался писателем для полетов с его многострадальной женой Терри над Карибским морем.
Ну а после того как за день до ужасных событий 11 сентября Терри умерла, Лайман Миллс просто сошел со сцены. Оставшийся в свои восемьдесят с хвостиком в превосходной физической форме писатель сказал интервьюеру, что потеря жены разбила ему сердце и с него просто хватит всего на свете, включая писательство. Он удалился от дел, стал постоянно жить в своем поместье на острове Холлбэк и с тех пор на публике не появлялся.
Холлбэк представлял собой расположенный в двадцати милях к югу от Нью-Провиденса островок площадью в семьдесят восемь акров с пляжем, собственным рифом, двумя цистернами с дождевой водой, электрогенератором на солнечной энергии в 220 вольт и защищенной от урагана гаванью, где стояли морские катера и гидроплан «Даффи».
На невысоком, но романтичном утесе над гаванью возвышался дом, обращенный фасадом к морю. Для человека со средствами Миллса жилище выглядело непритязательно: простое бунгало в форме буквы U с узким плавательным бассейном в крытом внутреннем дворе и большими арочными проемами. Стены все были в светлых тонах, пол прохладный благодаря природному камню, обстановка современная. Прежде всего обращали на себя внимание произведения искусства: Пикассо, Леже, Дюбюффе, Джорджия О'Киф и другие, все подлинные, а большинство из них бесценные. Там, где не висели картины, стояли шкафы с книгами, прежде всего по истории искусства, начиная от биографической «Глаза Рембрандта» Саймона Шамы до последней работы Джона Гришэма. А одну стену просторной гостиной занимал стеллаж, заполненный исключительно произведениями самого Миллса, сотнями экземпляров во множестве изданий на различных языках.