Евангелие от святого Бернарда Шоу
Шрифт:
Но к чему все эти разглагольствования о наркотиках? Они — лишь фальшивые векселя или, в лучшем случае, банкноты разорившегося государства, мы же ищем золото.
Это чистое золото — цель наших исканий; оно называется мистицизмом.
Начнём же, приободрившись. Воистину, золото находится в хранилищах Казначейства. Мистические поиски — не химера. Наркотики обещают нам это. Они не привносят в нас ничего сверхъестественного; они не открывают в нас ничего, чего бы уже там не было. Они просто являются для нас стимулом. Они дарили нам всё спокойствие, всю радость, всю любовь, всю красоту, всё понимание; всё это уже было в нас, кость нашей кости, плоть нашей плоти и душа нашей души. Всё это в нашей сокровищнице, под надёжной защитой; и главная
Теперь мы видим, что мы — не что иное как крохотные ангелочки; что самый пустяковый стимул может вознести нас до уровня, где мы получаем наслаждение, не ведая даже, что дарует нам его. Поднимите человечество процентов на пять — и проблема решена! Все наши беды
коренятся в законе, что действие и противодействие равны и противоположно направлены. За удовольствие нам приходится расплачиваться болью. Мы просидели вчера всю ночь, а теперь должны лечь спать пораньше; мы выпили слишком много шампанского, а теперь пора хлебнуть минералки.
Вопрос всегда заключался в том, можно ли преодолеть этот закон дуализма, можно ли подняться — единственным шагом — на эти высочайшие планы, где всё в наших руках. Ответ даёт мистицизм.
Мистическое достижение можно определить как Союз Души с Богом, или как самореализацию,
или ещё пятью десятками наименований того же самого опыта. Состояние это — будь ты христианин или буддист, теист или (как, слава богу, я сам!) атеис — достижимо для тебя так же, как кошмар, или безумие, или отравление. Религиозный люд похоронил этот факт под грудами догм; но сравнительное религиоведение позволяет осознать его. Достаточно всего лишь записать параллельные высказывания мистиков всех времён и религий, дабы увидеть, что они говорят об одном и том же; порою получаются даже словесные тождества, как например: «Дао, которое есть Дао, не есть Дао» у китайского, «Ни То, Ни Это» у индуистского, «Глава, что над всеми Главами, Глава, что не есть Глава» у каббалистического, «Бог есть Ничто» у христианского и «То есть, чего нет» у современного атеистического или пантеистического мистика.
Мистицизм (если это не обычная пустая интеллектуальная доктрина) всегда включает некий личностный религиозный опыт подобного рода; и потому подлинная сила любой религии соответствует числу её мистиков. Ощущение истины, получаемое при каждом значительном духовном переживании, столь велико, что оно, хоть и длится порой лишь пару секунд, может смело противостоять опыту всей жизни, если речь заходит о реальности. Мистик всегда в сомнении, является ли он вообще человеком, ибо он, несомненно, есть и пребывающий в нём Бог; а об этих двоих так трудно сознательно рассуждать как о существующих вместе!
К тому же, предельное состояние Бытия, Знания и Блаженства, характеризующее промежуточные ступени мистического опыта, тысячекратно интенсивнее любой другой разновидности счастья. Оно совершенно не зависит от обстоятельств. Можно было бы привести уйму свидетелей со всех концов земли; но одного, персидского барда аль-Кахара с его шедевром «Багх-и-Муаттар», должно хватить.
«Есть Аллах или нет — невелика разница, покуда наслаждаются почитатели Его мистическим экстазом... Есть Он или нет, любит Он аль-Кахара или нет, аль-Кахар будет любить Его и петь Ему хвал».
«Совершенный возлюбленный безмятежен и тих; громовые шторма, дрожь земли, убытки в торговле, кары сильных мира сего, — ничто из этого не заставит его подняться с ложа или отнять от уст шелковистую трубку благоухающего розами кальяна».
Таким образом, вовсе не обязательно беспокоиться о социальных проблемах и тому подобных вещах; корень бед — дуализм, противостояние Эго и Не-Эго; лечение же — Достижение Единства. Зачем лечить симптомы, когда мы можем уничтожить болезнь, особенно если симптомы — чистой воды галлюцинации пациента?
Вот бородатый анекдот о мужчине с корзиной в железнодорожном вагоне и назойливом незнакомце. «Пр’шу пр’щения, гражданин, не подскажете ли Вы, что у Вас в этой корзине?» — «Мангуста». — «Что за чёрт эта мангуста?» — «Мангуста ест змей». — «Но зачем Вам мангуста?» — «Моему брату мерещатся змеи». (Пауза) «Но, пр’стите, гражданин, это же не настоящие змеи!» — «А это не настоящая мангуста».
Социализм, религия, любовь, искусство, — всё фантастическое прекрасно помогает усыпить зло жизни: грёзы восстают против грёз. Но единственное лечение — атаковать причину всех
проблем, иллюзию дуализма.
Сейчас это должно быть известно каждому; если же нет, в том нет моей вины, ибо я написал на эту тему пару миллионов слов, а то и больше, и вовсе не горю желанием множить здесь их число; но чрезвычайно важно отметить, что как цель, так и средства постоянно отстаиваются не только иисусом Иоанна, но кое-где и иисусом из синоптических евангелий. Важнейшие из его наставлений ученикам — «не заботься о завтрашнем дне», «оставь отца своего и мать свою, и всё прочее», «не имей двух одежд», «не противься злому» — есть неизменные правила всякого восточного и западного мистика. Ничто не должно отвлекать его ум от концентрации.
Весь секрет йоги открыт в Евангелии от Матфея (6:22): «Светильник для тела есть око. Итак, если око твоё будет чисто, то всё тело твоё будет светло». Здесь — совершенно чёткая формулировка добродетели, которую индусы называют «экаграта», «однонаправленность».
Евангелие от Иоанна тоже полно дифирамбов, описывающих результаты мистической практики. «Я и Отец — одно»; «Я есмь путь и истина и жизнь»; «Я в Отце Моём, и вы во Мне, и Я в вас». Каппа Тау Лямбда.
Можно между делом заметить, что куда больше может дать изучение греческого подлинника этих строк, в которых отмечается техническая значимость заимствованных слов в мистической фразеологии.
Весьма неразумно обвинять евангелистов в копировании подобных пассажей из китайской и индийской классики на основании абсолютного тождества идеи и даже близкого словесного параллелизма. Было бы тяжело опровергнуть эти выпады, если бы речь шла о чём-то абстрактном. Доведись мне начать стихотворение словами: «Пурпурный свин рыдал балладу барселонки; // Он жарил соловья с глазёнками ребёнка», — справедливо будет полагать, что я слизал это у Миссинглинка, с его «Les cochons rouges pleurent un musique espanol; //Leurs yeux de suede boitent a cuire le rossignol», ибо вряд ли два столь сложных отрывка полной ахинеи могут прийти в две головы независимо друг от друга, — если, говоря откровенно, они не принадлежат немецким метафизикам. Но пятьдесят человек независимо друг от друга могут заметить, что вода способна отражать образы, и написать об этом; вопроса о заимствовании даже не возникнет.