Евангелие от зверя
Шрифт:
— Мама родная! — сказал он вслух.
Послышался шорох тростника, шаги, у лодок появился возбужденный Гнедич с очками прибора ночного видения на голове и с футляром подслушивающего устройства в одной руке. В другой он нес какой-то бесформенный предмет, оказавшийся карабином, вернее, тем, что от него осталось.
— Смотри, что они сделали с помпушкой! Молния прямо в ствол ударила!
Илья потрогал ледяной на ощупь металлический волдырь, в который превратилось дуло помпового ружья, покореженное цевье, оплывший магазин, треснувший приклад, и бросил остатки карабина на песок.
— Повезло тебе, Юрий Дмитриевич. Попади молния
В лесу за поляной раздался выстрел, и они, не сговариваясь, бросились на помощь Серафиму. Однако помощи никакой не потребовалось. С этой стороны к лагерю подкрадывались всего двое ночных гостей, и Тымко справился с ними вполне в своем стиле, сломав руку одному, а второго подстрелив, как он уверял, исключительно в целях воспитания, в мягкую часть тела.
Взъерошенные, разгоряченные новой схваткой, опьяненные победой, мужчины собрались у костра и только теперь расслабились, понимая при этом, что отдых им после столь славных ратных успехов абсолютно не гарантирован. Илья подошел к Владиславе, они обнялись и застыли так на короткое время. Серафим, бурча и клокоча, сходил на берег к лодкам, снял моторы и принес к палаткам. Гнедич просто сел у костра с отрешенным видом и уставился на тлеющие угли, вдруг ощутив навалившуюся усталость.
А спустя несколько минут в лагерь вернулась тихая и виноватая, с опущенной головой, Анжелика, не смеющая поднять взгляд от земли. Торопливо попросив прощения, сказав, что она испугалась и пережидала шум, сидя в кустах, подруга Валерии ушла в палатку. Поверил ей только Серафим.
ЗАЛОЖНИКИ СТРАСТИ
Темнота и тишина…
Неподвижность…
Ни холодно, ни жарко, вообще никаких ощущений, и мысли текут вялые, бледные, рахитичные, не мысли, а призрачные тени…
Где я?..
Что со мной?..
В ответ все та же застывшая тишина и мрак, и глыбистая твердость со всех сторон, будто он замурован в каменном склепе глубоко под землей.
Но вот где-то скрипнула дверь — именно такой звук коснулся слуха, потом послышался тихий детский плач и вслед за ним успокаивающий женский голос…
«Мама, — подумал он безучастно, — меня успокаивает…»
Звук разбившейся об пол чашки, чей-то всхлип… Тишины больше нет, хотя он понимает, что все эти звуки живут лишь в его памяти, а не доносятся сквозь накинутое на голову толстое покрывало мрака.
Потом в этой абсолютной темноте загорелся огонек… свеча… приблизилась… стал виден абрис человеческого лица за ней… женщина несла свечу сквозь туман, и лицо ее расплывалось, будто видимое сквозь слезы…
Зеркало! Огромное зеркало во всю стену, свеча перед ним, а в глубине зеркала череда застывших фигур, внимательно разглядывающих человека перед зеркалом. Вот череда дрогнула, фигуры стали увеличиваться, приближаться, человеческие лица, мужские и женские, сначала молодые, потом все старше и старше, и вот уже не лица, а черепа смотрят из зеркала и улыбаются, растут, стремятся загипнотизировать, открывают безгубые рты…
Антон напрягся, хотел закричать: нет! — и в тот же миг мощная серая лапа зверя ударила по зеркалу, разбивая его на кривые кинжаловидные осколки. На мгновение перед Антоном мелькнула морда волка с умными горящими глазами, и он очнулся.
Он лежал абсолютно голый на огромной, как аэродром, роскошной кровати под балдахином. Тело казалось
Светильни распространяли тонкие ароматы цветущего луга, к которым примешивался незнакомый, сладковатый, дурманящий и будоражащий запах какой-то смолы. От него сами собой напрягались мышцы живота и хотелось ощущать под руками упругие округлости женского тела.
Антон попытался приподняться. Голова закружилась, свет в глазах померк, но ему все же удалось справиться с приступом слабости, сесть, а затем сползти на пол и встать на ноги. В голову пришла дикая мысль, что он находится в психлечебнице, что экспедиция на остров Войцы ему пригрезилась, а все предшествующие события существовали только в его воображении.
Он сделал шаг, другой, раздвинул кисейные занавеси балдахина и вышел на середину комнаты, разглядывая ее интерьер. Голова продолжала кружиться, но все же он заметил, что предметы спальни не появляются из ничего и не пропадают, стоят на месте незыблемо и твердо, до них можно дотронуться рукой, ощутить их неподатливую твердость, гладкие холодные поверхности, что указывало на реальность происходящего.
Антон осмотрел драпировки на темно-серых стенах без единого окна, ковры, огромное — во всю стену — зеркало в золотой окантовке в форме переплетенных змеиных тел, низкий пузатый шкаф на резных ножках в форме звериных лап, такой же столик в углу с набором бокалов и рюмок, кресло, несколько пуфов и деревянный пюпитр с раскрытой книгой. Пол комнаты представлял собой сплошной ковер, в котором ноги утопали по щиколотку, потолок же напоминал черное зеркало с узором серебристой паутины, завораживающей взор. Антон смотрел бы на него долго, если бы не раздавшийся за спиной насмешливый мужской голос:
— Эй, мечтатель, очнись!
Антон обернулся. На него из проема не замеченной им двери смотрели двое: суровая старуха в фиолетово-черном одеянии и клобуке, накинутом на голову, с узкими, синевато-бледными губами, крючковатым носом и светящимися прозрачными глазами, и крупный, похожий на борца, широкий в плечах и в талии мужчина, чернобородый, с густой шевелюрой, одетый в черный костюм. Лишь две детали в его наряде были светлее остальной одежды: поясок на талии, обнимавший черную атласную рубаху навыпуск, и мерцающий желтыми искрами перстень на указательном пальце. И еще одну деталь отметило сознание Антона помимо его воли: на поясе чернобородого борца висели три чехла, из которых выглядывали рукояти ножей.
— Очухался, гостенёк? — тем же насмешливым тоном проговорил мужчина. — Сейчас тебя накормят, и все будет в ажуре. — Он повернул голову к старухе. — Неплохой экземпляр, Хозяйка, даже у меня слюнки текут.
— Дурак! — низким голосом, не повышая тона, ответила старуха, продолжая внимательно оценивать пленника.
Под ее взглядом Антон подошел к кровати, сорвал одну занавеску и обмотал вокруг чресел.
Чернобородый здоровяк засмеялся. Антон представил, как берет на прием весельчака, бьет ногой в горло, и смех тотчас же захлебнулся. Мужик в черном отшатнулся, прекратил смеяться, с изумлением схватился за горло.