Евангелие отца
Шрифт:
– Вы меня смутили. Что еще Вы про меня знаете?
– Достаточно, чтобы Вы мне поверили. Но, я никоим образом не хочу Вас, ни смущать, ни пугать, ни шантажировать. Хотя, если честно, хотелось бы. Руки прямо чешутся. – Кардинал улыбнулся. – Но, дело, которое я Вам хочу предложить обсудить, слишком серьезное, чтобы попусту тратить наше с Вами время. Итак? Может быть, все-таки поговорим, как равный с равным?
– Ну, меня еще никогда не называли Ваше Высокопреосвященство, хотя не скрою, хотелось бы.
– Поправимо. Хотите я Вас так буду называть?
– Спасибо, я подумаю. А в чем подвох-то?
– В том, что тот, на кого
– Это Вы к чему?
– А вот к чему. Вы ведь давно подозреваете, что Вашему ближайшему соратнику, который называет себя мальтийским рыцарем, доверять нельзя, не так ли?
– С чего Вы взяли, что среди моих товарищей есть рыцари? Я слишком юн для таких знакомств.
– И слишком верны идее? Преданность, честность, любовь, сочувствие, прощение…. Перечислять можно долго, да? Конечно, я сам часто задумываюсь над тем, что ни в одной великой книге, включая Библию, нет слов эффективность, экономичность и целесообразность, а все те слова есть. Что случилось с миром? Мы даже с любимыми говорим на языке программистов. Хотя, сейчас и любимых чаще предпочитают называть партнерами.
– Ваше Высокопреосвященство, Вы начинаете стареть и потом - с каким такими любимыми? Вы меня пугаете.
– С теми, например, которым Вы звонили из Нью-Йорка. С теми, кто ждал Вашего возвращения из Америки, с теми, кто сев за торжественный ужин, не знал, что он будет последним. Я про тех, кто воспитал Вас таким, какой Вы есть, со всеми Вашими гримасами и прибаутками актера из бурлеска. Кто сделал Вас человеком, который умудряется не наступать на грабли, потому что знает, что они понадобятся тому, кто идет за Вами след в след. Я о тех, для кого Вы делаете очень не простую работу, играя несколько ролей сразу, что крайне опасно во все времена, и в наше особенно.
– Я не Джеймс Бонд, Ваше Высокопреосвященство. Но почему-то мне кажется, что Вы мне предлагаете еще одну роль, не так ли? Вы мне льстите - я не монстр.
– Пока нет. Поэтому мы тут так долго и беседуем. Кстати, мои коллеги наверняка заинтересуются, почему я уединился в садах с журналистом и о чем так долго и весело с ним болтаю.
– Мы скажем им, что я излагаю Вам новую версию бытия Христова, которую предложили несколько школьников из Новой Зеландии. Они, школьники разумеется, будут счастливы узнать Ваше мнение по поводу новой теории их теологического кружка, который возглавляет вдова местного пожарного, случайно погибшего при восхождении на пик Ленина в России.
– Годится.
– Так чем я Вам могу пригодиться, Вы говорите?
– Я хотел бы коротко изложить суть предложения, а Вы мне пообещаете, что отнесетесь серьезно к тому, что я скажу, идет?
– Давайте.
– Я скажу, кто и зачем убил Ваших собратьев, но мне нужна гарантия, что Вы поможете мне остановить одного человека, который намерен начать большую войну.
– А почему бы и нет? Давайте попробуем. И кто он?
– Один из Ваших, оставшихся в живых, собратьев. Именно тот, кого все называют рыцарем.
– Туманно и вряд ли доказуемо. Вы понимаете, что я вышел из того возраста, когда среди знакомых встречаются драконы, волшебники и рыцари. Тем более, что это весьма серьезное обвинение, мой дорогой кардинал, с Вашего позволения.
– А разве не самые глубоко верующие в Бога люди оказывались самыми злейшими врагами человека? Подумайте об этом.
Гл. 40
– Вот послушайте внимательно: «Как истинно добродетельный человек может потерпеть в чём-нибудь неудачу? В каком случае ему недостанет сил; в какой степени бедности он не будет богатым; в каком мраке не станет он светить; в каком бездействии он не будет трудолюбивым; в какой немощи он не будет решительным; в какой слабости он не будет силён; в каком одиночестве он останется один? С ним пребудет надежда о счастливой вечности; одеждой ему будет милость Самого Высшего, а украшением - обещание ореола славы! Вспомним, что святые не превосходили нас своей природой, но были более организованы и упорядочены: они не были освобождены от грехов, но они старались изо всех сил исправлять свои ошибки». Так сказал святой Амброзий, Йохам. Стоит ли спорить со святыми? Так что, все, что ты делаешь – правильно. Как правильно то, что мы поддерживаем тебя.
– Меня волнует не истинность моих намерений.
– Что же тогда тебя волнует?
– Вы. Меня правда волнует то, что собираетесь делать вы.
– Что же такого случилось, Йохам? Ты пришел к нам сам – мы тебя не звали. Но, мы рады, что можем вместе противостоять лжи, которая опутала нас. Несправедливости и фальши тех, кто возомнил себя выше Того, кто над нами.
– Я говорю о крови, которая может пролиться.
– Кровь льется каждый день независимо от нашего с тобой желания. Люди тысячами погибают по вине тех, кто стоит над ними. По вине и прихоти, глупости и самодовольству, жадности и непрофессионализму собственных начальников, чиновников, президентов, королей. И никто из этих не принимает на себя вину за смерть им неизвестных шахтеров, водителей, солдат, прохожих. Никто не уходит в отставку от стыда перед своими детьми за свои поступки: они продолжают жить сытно и весело, думая, что будут жить вечно. Но и они не хотят крови, если быть честным. Никто не хочет крови, никто не хочет умирать, Йохам. Не верь тому, кто говорит тебе, что рад умереть во имя чего бы то ни было. Он лжет. Всевышний не хочет смерти ни одной твари раньше ей положенного срока. Он создавал эту жизнь не для смерти, а для жизни, и по Его плану смерть это переход в мир иной по заслугам твоим. И не человеку прерывать ход времени, но человеку дан выбор. Каждый в своем праве решать, следовать ли промыслу Всевышнего или поставить себя выше Его, прервав свою или чужую жизнь.
Смотри, Йохам, вокруг себя. Смотри внимательно! Тебе нравится то, что происходит? Нарушены все заповеди и нарушены они теми, кто должен их соблюдать превыше всего. Кто должен быть чище и праведнее других, кто должен быть пастухом над стадом, кто сам принял на себя эту ношу, кто возомнил свою гордыню провидением и благом для других. Бог ему судья, но пастухи нужны. Справляются ли они? Нет. Чище ли они нас – тоже нет. Праведнее ли? Опять и еще раз нет. Встать и сказать, что ты знаешь истину, значит обратить на себя Его внимание – и что тебе делать с этим? Бог милостив с падшим, убогим, праведным, но жесток к тем, кто выбрал Его ранее, чем Он сделает свой выбор.