Евангельские притчи вчера и сегодня. Культурный контекст, толкования святых отцов, исторические свидетельства
Шрифт:
Предатели Родины
В ту эпоху нельзя было представить себе большей противоположности фарисею, чем мытарь. Сейчас он вызывает у нас положительные ассоциации, так как является олицетворением покаяния и обращения, но иудеи, жившие две тысячи лет назад в Палестине, смотрели на мытарей иначе. Мытари были наемными сборщиками податей для римских захватчиков, оккупировавших Иудею в 64 году до Р.X. Для сбора пошлин римляне устраивали особые учреждения – в некоторой степени они соответствовали сегодняшним таможням или налоговым инспекциям (по-славянски «таможня» называется «мытней»). Начальники мытарей, занимавшие ключевые посты, пользовались у римлян большим влиянием и доверием. Для сбора налогов они нанимали людей из низших слоев общества, как правило, не отличавшихся высокой нравственностью. Сборщики, получая практически неконтролируемый доступ к большим деньгам, использовали свою должность как источник обогащения. Сбор налогов был чрезвычайно важен для римлян, поэтому они охотно закрывали глаза на то, что мытари вымогали у людей лишние деньги. Еще одним видом заработка мытарей были взятки: «благодарность» за уменьшение налога шла им в карман. Поэтому синонимами слова «мытарь» в ту эпоху были «вымогатель», «притеснитель», «предатель», «грешник», «вор» и т. д. Это они, коллаборационисты, обеспечивали финансовое благополучие языческого государства за счет своих соотечественников; близкой параллелью из отечественной истории XX в. могут служить фашистские полицаи на оккупированных территориях. Кроме того, постоянное тесное общение с иноверцами делало мытарей ритуально нечистыми, т. е. исключенными из полноценной религиозной жизни израильтян. Поэтому им нередко запрещали входить в храм или синагогу, а также участвовать в общественных молитвах и богослужениях. Благочестивый иудей, встречавший на улице мытаря, спешил перейти на другую сторону и в сердце проклинал его как воплощение самых ужасных пороков. Большего негодяя невозможно было себе вообразить – ведь ниже падать просто некуда.
История, рассказанная Христом, была настолько реальна, жива и осязаема, что некоторые переписчики опускали перед ней слово «притча». Казалось бы, ее начало не обещает неожиданностей: перед нами хороший и плохой герой, «наш» и «чужой», свет и тьма, «вода и камень, стихи и проза, лед и пламень». Однако Христос в очередной раз готовит совершенно удивительную развязку.
Молитвенное правило
Фарисей и мытарь, такие разные люди, в один и тот же день, в одно и то же время приходят в Иерусалимский храм, который считался у иудеев особо священным местом обитания Бога (хотя его внешний вид и претерпел за века значительные изменения). Скиния, походный храм иудеев до времен Соломона, была устроена по образцу, указанному Богом на горе Синай (см.: Исх. 25). Иерусалимский храм в основных своих частях сохранял ее устройство и включал притвор, святилище и Святое Святых» (см.: 3 Цар. 6). Второй храм, построенный Зоровавелем после возвращения из Вавилона на месте разрушенного, уже не был так великолепен, как прежде. Обветшавшее строение не гармонировало с великолепными зданиями, которыми царь Ирод (40-4 гг. до Р.X.) украсил свою столицу, поэтому он принял решение о переустройстве Храмовой горы и о перестройке храма, надеясь тем самым приобрести расположение не любившего его народа.
Иосиф Флавий так описывает новое здание: «Внешний вид храма представлял все, что только могло восхищать глаз и душу. Покрытый со всех сторон тяжелыми золотыми листами, он блистал на утреннем солнце ярким огненным блеском, ослепительным для глаз, как солнечные лучи. Иноземцам, прибывавшим на поклонение в Иерусалим, он издали казался покрытым снегом, ибо там, где он не был позолочен, он был ослепительно-бел».
Именно в этот блистающий храм приходят герои нашей притчи – с разными намерениями и целями. Фарисей исполнял одну из своих религиозных обязанностей: в определенное время он приходил сюда вычитывать «молитвенное правило». Иудеи той эпохи молились трижды в день, читая особые предписанные молитвы, а самые ревностные – в храме, для большей действенности молитвы. Произносимый фарисеем текст традиционен – это так называемая «бераха», или молитва благодарения. Она была настолько важной и распространенной, что в Талмуде содержится специальный трактат «О благословениях» («Берахот») с молитвами на все случаи жизни и подробно разбирается, как, где и когда их нужно читать. Начинаются они благодарением Бога, затем упоминаются те или иные жизненные обстоятельства: например, услышав утреннее пение петуха, иудей молился: «Благословен Ты, Боже, давший петуху понятие, чтобы отличить день от ночи»; открывая глаза, говорил: «Благословен Ты, Боже, открывающий глаза слепым»; одеваясь, произносил: «Благословен Ты, Боже, одевающий нагих» и т. д. Эти молитвы, читаемые иудеем с момента пробуждения до отхода ко сну, были призваны наполнить повседневную жизнь, во всех ее аспектах, мыслями о Боге, тем самым освящая ее, одухотворяя отношения человека с окружающим миром, напоминая ему о том, что все происходит по воле Творца.
Модель скинии и жертвенника перед ней в натуральную величину. Археологический парк Тимна, пустыня Негев
Фарисей из притчи, находясь перед лицом Божиим в храме, обращает свой взгляд не на частные обстоятельства, но на всю свою религиозную жизнь в целом и благодарит за нее Бога – в рамках традиционных форм и в то же время «своими словами», открывая нам свой внутренний мир.
Но даже если произносимые им слова по внешним признакам являются молитвой, таковы ли они по сути? Формально они обращены к Богу, однако на самом деле – к самому себе. В центре стоит его «я», может быть, вполне заслуженно, ввиду его реальных добродетелей, но это извращает сущность молитвы. О фарисее говорится, что он молился «сам в себе». Эти слова понимают обычно как тихую либо уединенную молитву. Однако они также могут означать, что во время молитвы его мысли и чувства продолжали вращаться вокруг него самого, не выходя из замкнутого круга, – а ведь именно встреча с Богом есть цель молитвы!
«В чем состоит служение Богу? – спрашивает преподобный авва Исаия и отвечает: – Не в чем ином, как в устранении из ума всего чуждого, когда славословим Бога. Да не будет в нас услаждения чем-либо земным в то время, как мы молимся Ему! Да не будет в нас злобы в то время, как воспеваем Его! Да не будет в нас ненависти к ближнему в то время, когда поклоняемся Ему! Да не будет в нас лукавого рвения в то время, как устремляем ум наш к Нему! Всем этим душа омрачается, содержится в плену и, имея эти страсти в себе, не может приносить чистого служения Богу. Они не допускают ее предстать Богу и совершать таинственное служение Ему, молясь Ему от сладостного действия Божественной любви с услаждением сердца, в святой воле Божией, когда душа бывает просвещаема Богом. Не отсекая упомянутых страстей духовным разумом, ум находится постоянно в помрачении и не может достичь Бога».
Шоу в храме
Фарисей пришел в храм еще и для того, чтобы другие увидели, оценили его достоинства, лишний раз осознали, что он действительно «выделен» из общей массы. Посещение храма было для него своего рода публичным представлением, входило в ту роль, которую он ежедневно играл как консервативный хранитель закона и обычаев, хотя, возможно, он делал это совершенно искренне. Представление включало ряд важных атрибутов. Фарисеи особенно заботились о религиозной составляющей своей одежды; не только во время молитвы, но и просто на улице они носили особое молитвенное облачение «таллит» – прямоугольное белое покрывало из шерстяной или шелковой ткани с синими или черными вытканными полосами и кистями на углах. Фарисеев очень заботило, где они встанут в храме (на самом видном месте, впереди) и что скажут, поскольку все окружающие были их аудиторией, они же – главным действующим лицом. Именно такое поведение фарисеев осуждает Христос: И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми (Мф. 6: 5).
Все сказанное никоим образом не означает, что наша религиозная жизнь должна быть лишена внешнего выражения и формы. Однако внешнее очень часто подменяет внутреннее, а они должны находиться в надлежащем ценностном порядке.
Святитель Феофан Затворник, рассуждая об этом, пишет: «Господь укоряет фарисеев не за внешние порядки и правила поведения, а за пристрастие к ним, за то, что они остановились на одном внешнем почитании Бога, не заботясь о том, что есть на сердце (см.: Мф. 7: 1–8). Без внешнего нельзя. Самое высокое внутреннее требует внешнего – как выражения и как облачения своего. На деле оно и не бывает никогда одно, а всегда в союзе с внешним; только в ложных теориях отделяют их. Но опять же очевидно, что одно внешнее – ничто, цена его от присутствия в нем внутреннего, так что коль скоро этого нет, то того хоть и не будь. Между тем мы падки на внешность и видимость, в которых выражается внутреннее и в которых оно принимает определенную форму, до того, что, исполнив внешнее, мы остаемся покойны, не думая о том, есть ли тут внутреннее или нет. А так как внутреннее труднее, чем внешнее, то очень просто застрять на последнем, не простираясь к первому. Как же быть? Надо управлять собой и иметь в виду внутреннее, всегда к нему напрягаться сквозь внешнее и, при внешнем, считать дело делом только тогда, когда в нем внутреннее сочетается с внешним. Другого способа нет. Внимание к себе, трезвение и бодрствование – это единственные рычаги для поднятия дебелого и падкого на земное нашего естества. Замечательно: у кого есть внутреннее, тот никогда не оставляет внешнего, хотя цены особенной ему не придает».
Мы часто стремимся понравиться другим людям больше, чем Богу, и средств для этого множество – в том числе и наша церковная жизнь. В памяти еще свежи примеры «PR-молитвы» постперестроечных времен, когда государственные чиновники, которым для имиджа необходимо было появиться на экране телевизора в пасхальную или рождественскую ночь, мужественно выстаивали всю службу, держа свечку в правой руке и пытаясь перекреститься левой. Народ называл их «подсвечниками», и пусть мотивация у них была совершенно иная, чем у фарисеев, это другая крайность стремления быть увиденными, засвидетельствовать свою религиозность перед людьми.
На самом деле каждый из нас, приходя в храм, должен руководствоваться внутренним настроением, о котором пишет святитель Тихон Задонский: «Войдя в храм Господень, осмотрись, кто ты такой и к Кому пришел? Пришел раб к Господу, творение к Творцу и грешник к Праведному Судии. И о том рассуди, зачем ты пришел в храм Божий? Входим в храм Божий или славословить Бога, или благодарить Бога, или просить чего у Бога, или умилостивить Бога за грехи наши. Итак, если ты за тем пришел в дом Божий, чтобы просить прощение за грехи твои, то вспомни все грехи твои, которыми ты от самого малого возраста прогневал Творца своего; посмотри в книгу своей совести, посмотри и рассуди, сколько ты своего Господа огорчил. А так в себе размышляя, умились сердцем, вознесись умом на Небо, со смиренномудрием повергни себя перед престолом славы, припади к ногам Спасителя твоего, сидящего одесную Отца, лобызай ноги Его, обливай слезами, по подобию евангельской блудницы, отирай омоченные ноги Его своими волосами, воззови к Нему, как мытарь».
Поведение фарисея ставит перед каждым из нас важный вопрос: зачем мы приходим в храм? Что это – просто обычай, часть еженедельного ритма жизни, которая постепенно становится рутиной? В детстве нас приводят в храм родители, нередко и взрослыми мы приходим сюда в угоду близким; возможно, мы испытываем чувство вины, пропустив воскресный или праздничный день. На Западе возникло такое понятие, как «воскресная обязанность», т. е. обязательное для каждого христианина еженедельное посещение храма. Действительно, это логически вытекает из заповеди о почитании седьмого дня: Помни день субботний, чтобы святить его; шесть дней работай и делай всякие дела твои, а день седьмой – суббота Господу, Богу твоему: не делай в оный никакого дела ни ты, ни сын твой, ни дочь твоя, ни раб твой, ни рабыня твоя, ни скот твой, ни пришелец, который в жилищах твоих; ибо в шесть дней создал Господь небо и землю, море и все, что в них, а в день седьмой почил; посему благословил Господь день субботний и освятил его (Исх. 20: 8-11). Однако обязанность всегда воспринимается как нечто внешнее, «Невольник – не богомольник», говорит русская пословица. Становится ли каждое наше посещение храма настоящей радостной встречей с Богом – не только личной, а в сообществе братьев и сестер по вере – или мы просто отстаиваем всенощное бдение и литургию, уходя из храма с чувством выполненного долга?