Евгений, Джек, Женечка
Шрифт:
— Хочу сейчас! — закричала без топанья.
К счастью! Не была она такой в Москве. Это тут на выступающего братца насмотрелась и копирует, не понимая, как больно мне делает. Ярослав-то нарочно больнее уколоть хочет, и сейчас молчит неспроста.
— Ну чего ты лезешь?
Я аж обалдела от такого выпада Сомова. Это я лезу? Да это ты в мою родительскую жизнь залез без спроса!
На моем лице отразилось что-то страшное, потому что даже маленький ребенок понял, что пора вмешаться — забрал
— Мама сказала убрать в холодильник!
Женечка опешила, поэтому не сразу заревела. Или я вовремя успела присесть подле нее:
— Утром ты его получишь обратно, уговор?
— Нет!
— Жень, папа попросил тебя меня слушаться?
— Нет!
— Ты уже отобрала у ребенка сладкое, можно уже успокоиться?
Я подняла глаза на говорящего — снова этот злой взгляд, как вчера, когда узнал, кто перекупил его дачу. Вот он, настоящий Сомов. Снова не по его вышло…
— Жень, убери карандашики со стола, а то гости придут, некрасиво.
И ругаться при ребенке тоже, но когда дочь ушла, я наградила виновника скандала таким же убийственным взглядом, как только что он — меня.
— Сомов, что за самоуправство?
Наши взгляды скрестились.
— Она сказала, что папа ей всегда киндер покупает.
— Но ты ж не папа!
— Но зовут-то ее, как меня. У меня хорошая память.
— Блажен, кто верует…
И я отвернулась — к чему развивать эту тему. Отец не он и точка. И шоколадное яйцо трехлетке нельзя, но мужику это не понять, проверено на другом.
— Извини, — получила я в спину и обернулась. — В следующий раз сначала спрошу тебя.
— И только потом возьмешь ключи?
Я еле успела поймать связку, которая была кинула с силой и меткостью дискобола. Сейчас, если спросит «Мне уйти?», скажу «да, уходи!» — так, кажется, будет лучше для всех…
— Можно с Ярославом дров наколоть?
— Это опасно.
— Жить вообще опасно. Мужика растишь или кого…
— А ты его отцу позвони и спроси.
Джек вскинул голову:
— Ты меня на слабо берешь, что ли? Давай телефон, позвоню. Мне скрывать нечего.
Моя голова тоже сидела на шее как влитая, не опускалась.
— Я это заметила. Разгуливаешь с моими детьми по всему садоводству, точно я тебя в няньки наняла… Проверяешь, насколько мне плевать на разговоры за спиной? Плевать. Но вот на то, что Ярослав скажет своему отцу, нет.
Джек усмехнулся.
— Отцу… Что ж ты его мужем-то не называешь?
— Так разговор не обо мне, а о ребенке. Я, кажется, объяснила тебе вчера про гиперопеку.
— Я и говорю, кого растите? Объяснить ему, как мальчиков воспитывать?
Взгляды так и остались прикованными друг к другу.
— Тебе нужно поколоть дрова, поколи, — почти что выплюнула я.
— А баню без дров как ты топить собралась? — проглотил мой подкол Джек.
— Я вообще топить ее не собираюсь. Как и печку. А собираюсь поставить кварцевые батареи в дом и топить электричеством. Жень, я не просила помощи. Я справляюсь. Да и вся твоя помощь больше на медвежью услугу походит. Ты ведь изначально не помогать пришел?
— А зачем тогда? — его руки оказались в карманах джинсов, влезли…
— Не хочу гадать. Сам скажи, если хочешь…
— Чего гадать? Тебя увидеть…
И так и буравит взглядом.
— Вчера ты хотел увидеть моего сына — я не в мясо была, все помню. Увидел? Доволен? Я понимаю, что тебя колбасит после развода. Не считай меня полной дурой или черствой. Но это мой сын, не твой. И у него есть отец, с которым мы как-нибудь уж сами решим, что можно нашему сыну, а что нельзя от слова совсем. Пожалуйста, не распространяй на Ярослава свой родительский опыт. Он не Володя. Он другой.
Секундной паузы хватило, чтобы отвернуться, и слова Джека снова ударили меня в спину:
— И ты совсем не боишься, что кто-то распространит на него свой материнский опыт в Москве?
Обернулась — снова поймала взгляд, прищуренный.
— Там есть бабушка.
— Что ж, твоими же словами… Блажен, кто верует.
— Я не хочу это обсуждать.
— Я уже это понял, не дурак.
И он спустил собаку с поводка, но облаяла она почему-то меня.
31. Фламенко
Дура действительно была тут я, потому что позволила Джеку остаться. Попросила. Сообразить бы вовремя, что слёзы через минуту высохнут и из семнадцатилетней дурочки я вернусь в шкуру взрослой женщины, которая и так уже собрала за спиной вагон сплетен, к чему к нему пристёгивать еще и тележку этим вот совместным ужином с Сомовым. Но что сделано, то сделано. Гнала его, гнала, а он все не уходит, как та лиса из заячьей избушки. Крепко засел. Собака гнала-гнала, не выгнала, а я и подавно не выгоню…
Сказочка, детская… Но на ум приходит и взрослая — а счастье было так возможно, так близко… Но Пушкин неспроста оставил своего героя в минуту злую для него — знал, что в одну реку дважды не вступают. Евгений Сомов похож на моего Джека лишь смутно… Своей костлявостью, если только… Но я на него голого уже насмотрелась. Пусть одевается.
— Может, хватит уже голым ходить? — спросила с веранды. — Я футболку на стул повесила.
— Я не голый, я в джинсах…
— Большая разница! — растянула я рот в большую улыбку, и Джек не стал напоминать про трусы Ярослава.