Эволюция
Шрифт:
Может быть, я преувеличиваю, но я полагаю, что, если бы мы исчезли из-за собственной глупости, это означало бы многое. Всё из-за того, что мы меняем мир так, как не меняло его ни одно другое существо за всю долгую историю его существования, и это делается осознанно. Мы можем подумать, как отойти от этой практики.
И мой вопрос таков: что нам следует делать — сознательно и целеустремлённо?
Она замолчала — возбуждённая, неуверенная, по-прежнему стоящая на кофейном столике.
Некоторые люди кивали. У других были скучные лица.
Первой, лениво вытягивая длинные ноги, поднялась Элисон
— Вы не сказали нам ничего нового, Джоан. Медленная смерть биосферы — увы и ах — стала банальностью. Штампом. И я должна сказать, что всё, что мы сделали, фактически было неизбежным. Мы — животные, мы продолжаем вести себя, как животные, и мы всегда ими будем, — послышался ропот возражения, но Скотт продолжила говорить. — Известно, что другие животные уже проедали доступные им ресурсы и в итоге вымирали. В двадцатом веке на маленький остров в Беринговом море завезли северных оленей. Начальная популяция из двадцати девяти голов через двадцать лет раздулась до шести тысяч. Но их кормом были медленно растущие лишайники, которые совершенно не успевали восстановиться после интенсивного выедания.
— Но северный олень ничего не знает об экологии! — выкрикнул кто-то.
Скотт спокойно продолжала:
— Мы поступали так на протяжении всей истории. Пример с островами Полинезии хорошо известен. Ближневосточный город Петра…
Как и рассчитывала Джоан, аудитория разбилась на спорящие группы.
« … те люди в прошлом, которые не сумели справиться с управлением доступными им ресурсами, были виноваты лишь в неудаче решения сложной экологической проблемы…»
«Мы уже оперируем потоками энергии и вещества в таких масштабах, которые конкурируют с естественными процессами. Теперь мы должны сознательно использовать эти способности…»
«Но риски переделки на скорую руку самих основ существования перенаселённой планеты…»
«Все эти технологические мероприятия сами по себе энергозатратны, и потому они по факту ещё больше поддадут жару планете, которая и так страдает от перегрева…»
«У нашей цивилизации вообще нет единого плана развития. Как вы прикажете решать политические, юридические, этические, культурные и финансовые вопросы, которые скрываются за вашими предложениями? …»
«За всю свою сознательную жизнь я уже наслушался такого рода технократического бреда! Это что — проплаченное восхваление НАСА?»
«А я говорю, к чертям собачьим эту экосистему. Во всяком случае, кому они нужны, эти бородавчатые жабы? Давайте, пойдём по пути решительного упрощения. Всё, что вам нужно делать — впитывать це о два, выдавать на выходе кислород и регулировать температуру. Насколько сложно это осуществить?»
«Ну, мадам, вы и вправду хотите жить в мире «Бегущего по лезвию»?»
Джоан снова пришлось вмешаться, чтобы опять сплотить группу.
— Нам нужно единство в желаниях, мобилизация, какой прежде никто не видел. Но, возможно, мы пока ещё не нашли решения, к которому нужно стремиться.
— Это точно, — произнесла Элисон Скотт и снова встала. Она положила ладони на сияющие голубые и зелёные волосы двух своих дочерей. — Большая инженерия — это умершая мечта двадцатого века. Решение не снаружи: его найдут
Эти заявления были встречены шквалом откровенной враждебности:
— Она имеет в виду генно-инженерных детей, как её собственная ненормальная парочка.
— Я говорю об эволюции, — отрезала Скотт. — Это то, что происходит с видом, когда изменяется окружающая среда. На протяжении всей нашей истории мы показали себя превосходно приспосабливающимся видом.
Поднялась чернокожая женщина, на вид за шестьдесят. Джоан знала её. Эвелин Смит была одним из ведущих эволюционных биологов своего времени. Смит холодно произнесла:
— Естественный отбор не работал над человеческими популяциями уже несколько десятков тысяч лет. Заявления о том, что он всё же работал, демонстрируют лишь отсутствие понимания его основного механизма. Мы устранили отсеивающие процессы, которые ведут отбор: наше оружие уничтожило хищников, развитие сельского хозяйства победило голод, и так далее. Но это изменится, если наступит неизбежный коллапс. В этом случае отбор вернётся. Кстати, это основная тема моего доклада на третьем заседании.
Послышались отдельные протесты.
— … что значит «неизбежный коллапс»?
— … при всём своём внешнем великолепии наше общество демонстрирует признаки упадка: рост неравенства, снижение отдачи от экономического роста, снижение планки образовательных стандартов и ухудшение интеллектуальных достижений.
— … да, и духовная смерть. Даже мы, американцы, лишь на словах выражаем уважение к тотемам — флагу, Конституции, демократии — и в то же время отдаём свои жизни на откуп корпорациям и успокаиваем себя, скатываясь в мистику и пьяный угар. Так бывало и прежде. В частности, параллели с Древним Римом очень чёткие…
— … если не считать того, что теперь мы все едины, по всему свету. Если нас ждёт коллапс, не останется ничего такого, что сможет его избежать.
— … до абсурда пессимистично. Мы обладаем гибкостью — прежде мы достигали намного большего…
— Мы выкопали всю доступную руду и сожгли все доступные нефть и уголь; если нас ждёт крах, нам придётся начинать с пустыми руками…
— Моё мнение таково, — подчёркнуто произнесла Смит, — что у нас может не быть достаточного времени.
Эти слова, сказанные мягким голосом, моментально заставили всех замолчать, и Джоан увидела свою возможность.
Она сухо произнесла:
— Так вот, я предполагаю, что, если мы не хотим вернуться в плохое старое время, когда наш вид был просто ещё одним видом животных в экосистеме, мы должны взяться за эти неприятности. И я думаю, что у нас есть один путь, чтобы добиться этого, — она улыбнулась, рассеянно поглаживая свой живот. — Новый путь. Но это путь, о котором мы знали всё время. Путь примата.
И она начала обрисовывать своё видение проблемы.
Человеческая культура, говорила Джоан, была адаптацией, которая помогла людям пережить резкие климатические колебания плейстоцена. Теперь, по странной тысячелетней иронии судьбы, сработала обратная связь, и теперь эта культура причиняет всё более серьёзный ущерб окружающей среде. Культура, которая когда-то была столь глубоко адаптивной, стала теперь мальадаптивной, и ей необходимо меняться.