Эврика. Поэма в прозе (Опыт о вещественной и духовной вселенной)
Шрифт:
Но в одном пребудьте уверены, Анни, — от этого дня впредь я избегаю чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная, ядовитая, бесчестная тайна, без какого-либо руководящего принципа, кроме безудержного самопочитания, миссис Осгуд есть единственное исключение, которое я знаю… Поцелуйте от меня маленькую Кэдди и поклонитесь от меня мистеру Р. и всем.
В последние две недели у меня была чрезвычайно беспокойная головная боль…
[Подписи нет]
ЭДГАР ПО К АННИ
Четверг 8-го
Милая Анни, — моя мать как раз отправляется в город, где, я надеюсь, она найдет нужное письмо от вас или от Сары; но я уже так давно не писал вам, что я должен послать вам несколько слов, чтобы дать вам возможность видеть и чувствовать, что Эдди, даже когда он молчит, хранит вас всегда в своем уме и сердце — я был так занят, Анни, все время, с тех пор как я вернулся из Провиденса — шесть недель тому назад. Дня не пропускал я без того, чтобы не написать от страницы до трех страниц. Вчера я написал пять, а за день перед этим поэму, значительно более длинную, чем «Ворон». Я назвал ее «Колокола». Как мне хочется, чтобы Анни увидала ее! Ее мнение в этой области так дорого мне — во всем оно для меня есть нечто — но в поэзии особенно. И Сара тоже… Я сказал ей, когда мы были в В., что вряд ли я когда-либо знал кого-нибудь с такой острой способностью различения того, что есть действительно поэтическое. Пять прозаических страниц, которые я вчера кончил, называются — как бы вы думали? — уверен, что вы никогда не отгадаете, — «Прыг-Скок»! Подумайте только о вашем Эдди, который пишет рассказ с таким названием, как «Прыг-Скок». Вы никогда не догадались бы по названию о содержании (которое страшно), в этом я уверен. Он будет напечатан в одном еженедельнике в Бостоне… не очень почтенный журнал, быть может, с литературной точки зрения, но он дает столь высокую плату. Собственник написал мне, предлагая около 5 долларов за «Грэхэмовскую страницу», а я хлопочу о том, чтобы выйти из моих денежных затруднений, и потому принял предложение. Он дает также 5 долларов за сонет; приглашены миссис Осгуд, Парк Бенджамин и миссис Сигурни. Я думаю, что «Колокола» появятся в Американском Обозрении. Я не получил еще никакого ответа от миссис Уитман… Я полагаю, что ее мать перехватила письмо и никогда ей его не отдаст…
Милая мать говорит, что она напишет вам длинное письмо дня через два и расскажет вам, какой я хороший. Она в большом подъеме от моих планов и от наших надежд скоро увидать Анни. Мы сказали нашему домохозяину, что мы не наймем дом на следующий год. Не дозволяйте, однако же, мистеру Р. делать какие-либо устроения для нас в… или В., потому что, будучи бедны, мы так часто рабы обстоятельств. Во всяком случае, мы оба приедем и увидим вас, и проведем с вами неделю раннею весной или еще до этого, — но мы вам сообщим обо всем заблаговременно. Мать шлет свою самую сердечную-сердечную любовь вам и Саре, и всем. А теперь прощайте, моя милая Анни.
Ваш собственный Эдди.
ЭДГАР ПО К АННИ
Фордхем. Февраля 19-го, воскресенье
Нежный мой Друг и Сестра, — Я боюсь, что в этом письме, которое я пишу с тяжелым сердцем, вы найдете много того, что разочарует и огорчит вас, — ибо я должен отказаться от моего предположенного посещения, — и один Бог знает, когда я увижу вас и сожму вашу руку. Я пришел к этому решению сегодня, после того как перечел некоторые из ваших писем ко мне и к моей матери, написанные с тех пор, как я оставил вас. Вы не сказали этого мне, но я был способен уловить из того, что вы сказали, что мистер Р. позволил себе (быть может, не зная этого) подчиниться враждебному для меня влиянию, благодаря злокозненным для меня искажениям со стороны мистера и миссис… Но я чистосердечно признаюсь вам, милая Анни, что я горд, хотя я никогда не показывал себя гордым вам или вашим, и никогда не покажу. Вы знаете, что я поссорился с… только из-за вас и мистера Р. Интерес мой явно требовал, чтобы я сохранял с ними отношения; и, кроме того, они оказали мне некоторым услуги, которые давали им право на мою благодарность, до тех пор как я не открыл, что они трубили о своих благодеяниях по всему миру. Итак, благодарность, так же как интерес, могли побудить меня не оскорблять их; и оскорбления, которые нанесла мне самому миссис были недостаточны, чтобы заставить меня порвать с ними. И тогда лишь только, когда я услыхал их говорящими… что ваш муж есть все что угодно, достойное презрения… тогда лишь только, когда такие оскорбления были нанесены вам, кого я искренно и самым чистым образом любил, и мистеру Р., к которому я имел все основание относиться с симпатией и уважением, я встал и оставил их дом, и обеспечил непримиримую месть того худшего из дьяволов-врагов, что называется «женщина, которую презрели». Чувствуя все это, я не могу не думать, что мистер Р. поступает недобрым образом, когда он, в то время как я отсутствую и не способен защищать себя, продолжает слушать то, что эти люди говорят в поношение мое. Я не могу не думать, кроме того, что это самый необъяснимый пример слабости — тупости, — в которой когда-либо был повинен, в пределах моего знания, мужчина: женщин легче заманить в подобное. Во имя Бога, чего иного я мог ожидать в ответ на оскорбление, которое я нанес сумасшедшему тщеславию и самопочитанию миссис… как не тому, что она наполнит остаток дней своих раскапыванием всего мира, чтобы найти какую-нибудь клевету в ущерб мне (и чем лживее, тем лучше для ее целей) и в фабриковании обвинений там, где она не сможет найти их готовыми? Конечно, я не предполагал с ее стороны иной линии поведения; но, с другой стороны, я, конечно, не предполагал, что какой-либо человек, владеющий своим разумом, когда-либо захочет слушать обвинения, проистекающие из такого подозрительного источника… Не только я не навещу вас в но я должен более не посылать писем вам, и вы мне. Я не могу и не хочу иметь это на своей совести, что я вмешался в семейное счастье единственного существа в целом мире, которое я любил, в одно и то же время правдиво и чисто — я не только люблю вас, Анни, я восторгаюсь вами и уважаю вас еще более, — и Небу ведомо, нет ни одной частицы себялюбия в преклонении моем — я не прошу ничего для самого себя, я хочу только вашего собственного счастья — и благоприятного истолкования этих клевет, которые, во имя вас, я претерпеваю теперь от этой подлой женщины — и которые во имя вас, милая, я охотнейшим образом претерпел бы, если б они были умножены до стократности — клеветы эти, Анни, на самом деле, вовсе не ранят меня и не причиняют мне ущерба, кроме того, что они лишают меня вашего общества, — ибо вашей привязанности и уважения, я чувствую, они не могут лишить меня никогда. Что касается ущерба, который могут причинить мне лжи этих людей, не тревожьтесь об этом — это верно, что «Ад не имеет такой фурии, как женщина, которую презрели», но я уже встречался с таким мнением раньше, на гораздо более высоких основаниях; то есть из-за чего-то гораздо менее священного, чем то, что я чувствую как защиту вашего доброго имени. Я презрел миссис Э. — просто потому, что она возмущала меня, и до сего дня она никогда не прекращала своих анонимных преследований. Но к чему они свелись? Она не лишила меня ни одного друга из тех, кто меня знал и однажды доверял мне — ни, с другой стороны, не принизила меня ни на один дюйм в общественном мнении. Когда она дерзнула зайти слишком далеко, я тотчас возбудил против нее преследование (через ее жалких сообщников), и взыскал примерные протори и убытки — как, без сомнения, я сделаю тотчас, в случае, если Мистер — посмеет сказать хоть одно подсудное слово… Вы видите теперь, милая Анни, как и почему это, что моя Мать и я сам, мы не можем посетить вас, как мы предполагали… Моим намерением было попросить вас и мистера Р. (или, быть может, ваших родителей) дать возможность моей матери столоваться у вас, в то время как я буду на Юге, и я намеревался отправиться туда, после того как пробуду с вами одну неделю, — но все мои планы теперь расстроились — я взял коттедж в Фордхеме еще на год. — Время, милая Анни, покажет все. Да будет сердце ваше спокойно, я никогда не перестану думать о вас и буду хранить в уме два торжественных обещания, которые я вам сделал. — Одно я исполняю благоговейно, а другое (в этом да поможет мне Небо!) рано или поздно будет исполнено.
Всегда ваш близкий друг и брат,
Эдгар.
ЭДГАР ПО К АННИ
Марта 23-го, 1849
Анни не хочет сообщить тайну относительно Вестфорда? Не сделал ли я чего-нибудь, что заставило вас «потерять надежду»? Милая Анни, я очень счастлив, что могу доставать мистеру Р. доказательство чего-нибудь, в чем, по-видимому, он сомневался во мне…
Я посылаю также строки «К Анни» — и не захотите ли вы сообщить мне, какое они оказали на вас впечатление. Я послал их в Flag of our Union. Кстати, получили ли вы «Прыг-Скок»? Я послал его почтой, не зная, попадается ли вам это издание. С прискорбием сообщаю, что Metropolitan прекратился, и «Коттедж Лэндора» мне вернули не напечатанным. Я думаю, что строки «К Анни» (которые я вам сейчас посылаю) гораздо лучше всего, что я до сих пор написал, но автор редко способен сам судить о своих собственных произведениях, и потому я хочу знать, что Анни истинно думает о них — и также ее милая сестра — и Мистер К.
Не выпускайте стихов из ваших рук до тех пор, пока вы не увидите их в печати — потому что я продал их издателю Флага… Поклонитесь от меня всем.
[Подписи нет]
ЭДГАР ПО К АННИ
[Без даты]
Анни, вы увидите из этого письма, что я почти, если не совсем, здоров, — не беспокойтесь же больше обо мне. Я был не настолько болен, как предполагала моя мать, и она так обо мне беспокоится, что поднимает тревогу часто без причины. Я не столько был болен, сколько в очень подавленном настроении — я не могу вам выразить, как страшно я страдал от меланхолии… Вы знаете, как весело писал я вам недавно — о моих планах — надеждах, — как я предвидел, что вскоре выйду из затруднения. Ну и вот! По видимости, все это разрушилось, — по крайней мере, в настоящее время. Как обычно, злополучие никогда не приходит в одиночку, и я испытал одно разочарование за другим. Прежде всего Columbian Magazine обанкротился, потом Union (уничтожив главные мои расчеты); потом Whig Review должен был прекратить подписку — затем Democratic, потом (из-за угнетения и наглости) я вынужден был поссориться окончательно с …, и потом, в довершение всего, «… …» (от какового журнала я ожидал столького, и заключил с ним, при этом правильный договор о десяти долларах в неделю в течение года) обратился к своим корреспондентам с циркуляром, сообщая о своей бедности и отклоняя дальнейший прием каких-либо статей. Это еще не все, S. L. Messenger, который должен мне изрядную сумму, как раз не может ее уплатить, и, целиком, я сведен на Сартена и Грэхэма, причем оба чрезвычайно ненадежны. Без сомнения, Анни, вы припишете мое «мрачное состояние» этим событиям — но вы ошибетесь. Это не во власти каких-либо чисто мирских соображений, подобных данным, пригнести меня… Нет, моя печаль необъяснима, и это делает меня еще более печальным. Я полон мрачных предчувствий. Ничто меня не радует и не веселит. Жизнь моя представляется мне опустошенной, будущее, точно угрюмый пробел, но я буду бороться и «надеяться вопреки надежде». Что вы думаете? Я получил письмо от миссис Л. — и какое письмо! Она говорит мне, что собирается напечатать подробный рассказ обо всем, что произошло между нами, в форме романа, с вымышленными именами, и пр., — что она представила меня благородным, великодушным и пр., и пр. — отнюдь не дурным — «что она отдаст справедливость моим мотивам» и пр., и пр. Она спрашивает, «не имею ли я сделать каких-либо указаний». Если я не отвечу в течение двух недель, книга поступит в печать как она есть — и более чем все это — она немедленно прибывает, чтобы увидать меня в Фордхеме. Я не ответил — нужно? И что? «Друг», который послал строки [21] в Home Journal, был другом, который любит вас наилучшим образом, — я сам. Флаг так дурно напечатал их, что я решился иметь верную копию. В редакции Флага есть еще две мои вещи — «Сонет к моей Матери» и «Коттедж Лэндора». Я написал балладу, которая называется «Аннабель Ли», и скоро пошлю ее вам. Почему вы не посылаете рассказ, о котором вы говорили?
21
Речь идет о стихотворении «К Анни».
[Подписи нет]
ЭДГАР ПО К АННИ
Фордхем. Июня 16-го
Вы просили меня, чтобы я написал вам, перед тем как я выйду в Ричмонд, а я должен был выехать в прошлый понедельник (11-го), — таким образом, быть может, вы думаете, что я уже уехал, не написав и не сказавши «Прощайте», — но, поистине, Анни, я не мог этого сделать. Дело в том, что, с тех пор как я написал, я каждый день готов был уехать — и, таким образом, откладывал новое письмо до последней минуты, — но меня ждало разочарование — и я не могу более удержаться от того, чтобы не послать вам хоть несколько строк, показать вам, почему я так долго молчал. Когда я могу теперь уехать, это недостоверно, — но, быть может, я могу уехать завтра, или через день — все зависит от обстоятельств, находящихся вне моего контроля….
Видели ли вы «Мораль для Авторов», новую сатиру Д. Э. Тьюиля? — Кто, во имя Неба, есть этот Д. Э. Тьюиль? Книга жалостна, тупоумна. Он написал длинную пародию на «Ворона» — на самом деле, почти все метит, как кажется, в меня. Если вы не видали этой книги и хотите увидать, я вам ее пошлю… От миссис Л. — еще никаких новостей. Если она прибудет сюда, я откажусь ее видеть. Поклонитесь от меня вашим родителям, мистеру Р. — и другим. — А теперь Небо да благословит вас навсегда —
Эдди.
Моя Мать посылает вам самую нужную — самую преданную любовь.
МИССИС КЛЕММ К АННИ
Июля 9-го, 1840
Эдди уехал десять дней тому назад, а я еще не получила от него ни слова. Будете ли вы удивляться, что я совершенно как безумная? Я боюсь всего… Будете ли вы удивляться, что у него так мало доверия к кому-либо? Разве не страдали мы от самой черной измены?.. Эдди должен был ехать через Филадельфию, и как я боюсь, что он запутался там в какие-нибудь трудности; он так искренно обещал мне написать оттуда. Я должна была получить от него письмо в последний понедельник, а теперь уже опять понедельник — и ни слова… О, если что-нибудь злое случилось с ним, что сможет утешить меня? День спустя после того как он уехал из Нью-Йорка, я уехала от миссис Льюис и отправилась домой. Я зашла к богатой родственнице, которая дала мне много обещаний, но никогда она не знала нашего положения. Я чистосердечно рассказала ей… Она предложила мне оставить Эдди, сказав, что он отлично сумеет устроиться и сам… Чтобы кто-нибудь предложил мне оставить моего Эдди — какое жестокое оскорбление! Никого, чтобы утешить и успокоить его, кроме меня; никого, чтобы позаботиться о нем и походить за ним, когда он болен и беспомощен! Смогу ли я когда-нибудь забыть то милое, нежное лицо, такое спокойное, такое бледное, и эти милые глаза, смотрящие на меня так печально, в то время как она сказала: «Любимая, любимая Мадди, ты будешь утешать его и будешь заботиться о моем бедном Эдди, — ты никогда, никогда не оставишь его? Обещай мне, дорогая моя Мадди, и тогда я умру спокойно». И я обещала. И когда я встречу ее в Небе, я могу сказать: «Я сдержала свое слово, моя любимая…» Если Эдди благополучно приедет в Ричмонд и успеет в том, что он задумал, мы несколько освободимся от наших затруднений; но если он вернется домой в тревоге и больной, я не знаю, что будет с нами.
М. К.
МИССИС КЛЕММ К АННИ
Октября 8-го, 1849
Анни, мой Эдди мертв. Он умер в Балтиморе вчера. Анни! Молитесь за меня, вашего покинутого друга. Чувства мои хотят меня оставить. Я напишу в ту же минуту, как только узнаю подробности. Я написала в Балтимор. Напишите и посоветуйте мне, что делать.
Ваш помраченный друг,
М. К.