Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
— Мосье Риго интересуют наши намерения, — сказал пан Дулькевич после того, как добрых пять минут лопотал с французом.
— Наши намерения простые — бить фашистов.
— Он говорит, что это нереально.
— А нереально, так пусть вылезет из машины и идет к своей немке, — тормозя, сердито проговорил Юджин.
Дулькевич перевел это французу, и тот испуганно замахал руками.
— Нет, нет, — закричал он по-немецки. — Ваше общество мне импонирует. Только нельзя ли было бы захватить с собой графиню?
— Какую графиню? — не
— Графиню Вильденталь, с которой вы так грубо обошлись. Мы должны отвезти ее домой.
— На войне как на войне, — вздохнул Михаил. — Кто это сказал? Кажется, ваш же Наполеон. Что поделаешь, графиня нам совсем не нужна.
— Но это же дама! — настаивал француз.
— Послушайте, господин Риго, — Михаил потерял терпение.— Давайте условимся. Или вы едете с нами и на какое-то время забываете о законах галантности, или же мы продолжаем путешествовать без вас...
— Пся кошчь! — отозвался поляк. — Мосье Риго не пожалеет, что попал в нашу компанию.
— Я жалею, что мы так грубо обошлись с дамой.
— Не волнуйтесь,— заверил француза Михаил.— Эта дама еще устроит за нами погоню. Не думаю, чтобы она так легко примирилась с потерей машины.
— Машина для нее мелочь. — Риго вздохнул. — Она не захочет потерять меня.
— Кто же вы ей? — непонимающе посмотрел на него Михаил.
— Ах, она меня так любила!..
— Она вас любила! — воскликнул пан Дулькевич. — Однако это до дьябла романтичная история!
— И запутанная. Как волосы в бороде апостола Павла, — живо добавил француз.
А «хорх» в это время неистово рвал воздух медными ноздрями радиатора, рвал и глотал, отбрасывая тугие струи вниз, на летящее шоссе.
НОЧЬ БЫЛА ЕГО ЦАРСТВОМ
— Ты сегодня как мед, Гильдхен! — воскликнул Рольф Мария Финк, входя в комнату и снимая высокую офицер-скую фуражку.
— Не говори пошлостей, — сказала Тильда.
— Но я же искренне, — стремясь придать своему лицу приветливое выражение, продолжал Финк. — Декольтированные женщины всегда напоминают мне комод с выдвинутым верхним ящиком. А тебе, Гильдхен, даже декольте идет. И потом, я вижу, за то время, что я у тебя не был, ты здесь все обновила. Эта лампа...— Он подошел к торшеру.— Что это за фигура? Ева? Прародительница наших грехов?
— Только не ваших, — перебила его Тильда.
— Ну, не наших, так ваших, разве не все равно? — согласился Рольф. — Но эта Ева чертовски симпатична! Где ты ее взяла?
— Не твое дело!
— Слава богу, что ты не принадлежишь к тем, кто не смеет оставлять без ответа вопросы штурмбанфюрера Финка, — самодовольно усмехнулся Рольф.
— Когда ты начинаешь ухаживать, ты противен, как касторка, — сказала Гильда.
— Не сердись, Гильдхен, — приложил руку к груди штурмбанфюрер. — Когда ты такая, я начинаю тебя бояться. Разрешишь посидеть?
— Садись.
Финк вынес фуражку в переднюю, не спеша вернулся в комнату, прошел в угол,
— Позволишь закурить?
— Сколько угодно! — Гильда небрежно подвинула к Финку низенький лакированный столик японской работы. На нем была чугунная пепельница в виде средневекового немецкого замка и лежало несколько пачек сигарет: немецкие «Юно», французские «Шартр» и даже американские «Честерфильд».
— Откуда у тебя американские сигареты? — подозрительно взглянул на нее Рольф.
— Прислал президент Рузвельт.
— Я спрашиваю серьезно.
— Серьезные разговоры ты можешь вести со своими узниками.
— Я не начальник тюрьмы! — обиделся Финк. — Я начальник лагеря. Заключенных у меня нет, я распоряжаюсь иностранными рабочими, которые строят оборонные объекты.
— Вот ими и распоряжайся, а у меня можешь сидеть, курить сигареты, болтать...
— Говорить тебе комплименты, — вставил штурмбанфюрер.
— На это ты не способен!
— Но Гильдхен! — Финк умоляюще сложил на груди руки.—Ты сегодня ужасно несправедлива! Может, из-за того, что я давно не был?
— Мог бы не приходить до конца войны!
— Это очень долго, — штурмбанфюрер вздохнул.
— Ты думаешь, что дотянешь до конца войны? А мне всегда почему-то казалось, что тебя не сегодня-завтра угробят. Если не эти иностранные рабочие, которыми ты «распоряжаешься», то, во всяком случае, гестапо.
— Ну, гестаповцы у меня вот здесь, — штурмбанфюрер показал костлявый кулак. — Что касается иностранной скотинки, то... — Он махнул рукой и неожиданно заключил: — Давай лучше чего-нибудь выпьем.
— Ты хотел курить, — напомнила ему Тильда.
— Не хочу я сигарет. — Финк поднялся с кресла. — От них только горчит во рту. До сердца не доходит.
— А у тебя и сердце есть? — живо подхватила Тильда.
— Не говори глупостей, Гильдхен,— напуская на себя важность, сказал Финк. — У каждого немецкого мужчины есть сердце, к которому он рад прижать такую пышную женщину, как ты. У тебя найдется что-нибудь выпить? А если нет, то я привез. Там, в передней, чемодан с бутылками.
— У меня есть кофейный ликер, — сказала Тильда.
— Давай кофейный ликер.
— Кроме того, я достала настоящего белорусского меду. Лесной мед, пахнет липами и жасмином.
— В Белоруссии был еще и мед? Интересно! А в газетах писали, что там сплошные болота и потому наши войска для стабилизации и сокращения фронта оставили эту неприветливую страну. Что ж, попробуем белорусского меда.
Тильда наполнила две хрустальные рюмки, чуть прищурив глаза.
— Выпьем?
— Выпьем!—откликнулся Финк. — Прозит, Гильдхен! Ты нежная, обворожительная женщина! У меня просто голова кругом идет, когда я сижу рядом с тобой.