Европа-45. Европа-Запад
Шрифт:
Но в распоряжении Юджина было достаточно времени, чтобы на бегу выбросить вперед короткое тело автомата и нажать на спусковой крючок. Эсэсовец свалился на снег. Часовой не стал ждать развязки. Очередь из партизанского автомата прогремела тогда, когда полы его шинели мелькали уже по ту сторону ворот.
Партизаны тоже побежали туда, через широкий плац, к хмурым четырехугольным казармам. Пиппо Бенедетти и Клифтон Честер остались у ворот.
Часовой вскочил в первую казарму. Наверно, он сразу поднял переполох, но еще больший переполох вызвала граната. Юджин бросил ее в окно
Юджин, который сегодня возглавлял операцию, тоже бросился к гаражу. Он вскочил в первую попавшуюся машину и вдруг увидел перед собой белый автомобиль, раз-малеванный большими красными крестами. Отчаянная идея возникла в голове американца. Прыжок к дверце — и Юджин уже в кабине. Удар ручкой пистолета по щитку — и открылись гибкие змейки электропроводки. Несколько движений ловкими пальцами — и уже работает зажигание без ключа, можно заводить мотор. Стартер действовал безотказно — машина завелась сразу. Юджин вырулил к воротам.
— Хэлло! — крикнул он товарищам. — Садитесь в карету! Будем выбираться из этой ярмарки! Верно, герр группенфюрер?
«Группенфюрер» вскочил на подножку, размахивая автоматом, подождал, пока все скроются в закрытом кузове. Какой-то эсэсовец, не разобравшись, что за люди, хотел присоединиться к ним. Гейнц Корн оттолкнул его прикладом:
— Иди, не смерди тут!
У ворот они остановились, чтобы взять Клифтона и Пиппо. Мимо них бежали перепуганные эсэсовцы, цеплялись за подножки.
— А ну, отцепись! — кричал Юджин. — Что говорю! Раненых здесь нет, а перепуганных не берем! Шпарь пехотой!
ПОД ДИКИМ ВЕТРОМ
Михаил положил руку на плечо Юджину:
— Бензина много?
— Километров на триста.
— Куда едем?
— А я откуда знаю? У меня есть командир! — Американец засмеялся.
Он был доволен собой. Сумел вывезти товарищей из этой каши. Что там делается сейчас!..
— Думаю, надо рвануть на юг, в Альпы, найти эсэсовский редут. Вот это будет операция!..
— Давай порадуем Гейнца,— предложил Михаил.
— Чем?
— Заедем в его родной город, пусть повидается с женой. Это как раз на юг отсюда, а там — и на Альпы. Однако почему мы решаем судьбу Гейнца, не спросив его самого? — Михаил отодвинул стекло, отделявшее кабину от кузова, позвал Корна.
— Хочешь, заедем к твоей жене?
— Об этом можно было бы и не спрашивать, командир. Только опасно. За Дорис, если она еще на свободе, наверно, слежка.
Михаил наклонился
— Опасно? Дорогая цена? Отец мой говорил: если тебе что нравится, не торгуйся. И потом, я не верю, чтобы гестапо полгода следило за ней в такое время, когда все летит кувырком.
— Ах, командир! — вздохнул Гейнц.— Вы не знаете, что такое гестапо.
— Что ж, поборемся и с гестапо. Как думаешь, Юджин?
— Украли у гестаповцев Гейнца, теперь украдем и его жену. Как называется твой город?
— Дельбрюк.
— Далеко до него?
— Три часа езды.
— Значит, к утру будем там?
— Конечно. Вот здесь возьми направо.
Наконец-то хоть один из них ехал домой, навстречу радости и любви!
В кузове шла спокойная, неторопливая беседа.
— Всегда мечтал встретить такую женщину, чтобы влюбиться с первого взгляда,— вздохнул пан Дулькевич.
Француз засмеялся:
— С первого взгляда — это все равно что вскочить в трамвай, не посмотрев на номер.
— О, что пан понимает!..
— Я против того, чтобы тратить большую половину жизни на женщин. Обратите лучше внимание на мужчин, с которыми вам приходится работать, создавать и защищать государство, найдите среди них преданных друзей, товарищей. Заверяю вас, что это будет интереснее.
— Пан Риго полгода тому назад призывал нас все внимание направить на женщин, а теперь призывает к противоположному. Был такой польский фильм «Его величество субъект». Пан имеет психологию этого субъекта.
— Благодарю за комплимент!..
— Прошу пана!
— Для чего синьор Дулькевич старается показать себя злым человеком? — тихо сказал Пиппо Бенедетти.— Ведь мы все знаем, что он очень добрый.
Пан Дулькевич повернулся в сторону итальянца так быстро, словно тот укусил его.
— Есть два сорта добрых людей, прошу пана,— те, что умерли, и те, что еще не родились.
На рассвете наконец добрались до Дельбрюка, прогремели по длиннейшей центральной улице, потом Юджин свернул вправо, и машина остановилась. Старая мостовая от дождей осела посредине, прогнулась кривым каменным желобом. Машина остановилась по одну сторону желоба. С другой стороны стоял четырехэтажный дом из красного кирпича. У каждого из них где-то был такой дом.
Сегодня на долю одного из них выпала короткая минута счастья. Что же, они не завидовали! Даже пан Дулькевич, когда высокая фигура Гейнца скрылась в темном подъезде, шепнул французу:
— Если у домов отнять воспоминания о любви, они превратятся в груду мертвого камня. Пан согласен со мной?
— Полностью.
Михаил расставил их вокруг дома, на другой стороне улицы, у соседних ворот, в подъезде — везде могла грозить опасность. Он не знал — да и кто из них мог знать! — что опасность придет совсем не оттуда, откуда они ее ждали.
Никто не видел, как к стеклу одного из окон первого этажа прижалось изнутри белое пятно детского лица. Не видели, как одиннадцатилетний мальчик — круглоголовый, русый соплячок — торопливо натягивал на себя коричневую рубашечку с одним погоном на правом плече, как он обувался, как выбежал из квартиры и затих в темном уголке под лестницей.