Эвтаназия
Шрифт:
Но тут же я вспомнил о приведших меня сюда обстоятельствах – Момина ждала.
Увидев сумку, Евлахов плотоядно улыбнулся.
– А, жратва…
И протянул было руку. Но я ловко схватил Тольку за запястье и выдернул его на лестничную площадку. Потом бросил сумку с продуктами на пол и, прежде чем он успел опомниться, сорвал с него простыню. Толька оторопело уставился на меня.
– Ты что, ненормальный?! – заорал он.
Я швырнул простыню в квартиру и захлопнул дверь. Он бросился в прорыв, но не тут-то было: все же я был жилистым малым, и руки у меня были длинные,
– Идиот! – прохрипел он. – Здесь же холодно.
– Так ты был знаком с Середой? – спросил я.
– С кем?!
– С Середой. Это писатель такой, если тебе память отшибло.
– Немедленно пропусти меня в квартиру!
– Сначала ответь на вопрос.
– На какой еще вопрос?
– Знаком ли ты с Виктором Середой.
– Нет, не знаком!
– Врешь, как сивый мерин! У меня есть веские основания полагать, что ты врешь, как сивый мерин! Посмотри мне в глаза.
– Не знаю я никакого Середы! Вот тебе крест на пузе! Пропусти меня внутрь, пока здесь не появился кто-нибудь из соседей.
Внезапно дверь за моей спиной отворилась и я увидел Люську, его жену. От неожиданности я раскрыл рот, и Евлахов пошел в психическую атаку. Но все же мне удалось отбросить его назад.
Надо же, Люська! Так это ее нижнюю часть я видел минуту назад? А в одежде она всегда казалась костлявой. Сейчас она была топлесс – в юбке, но без блузки. Так что теперь у меня появилась возможность насладиться верхней половиной. Увидев сумку с продуктами, она подняла ее с пола.
– Привет, – сказала она как ни в чем не бывало. Потом перевела взгляд на своего обнаженного супруга. – Разбирайтесь тут побыстрее, мальчики, я поставила чайник.
Проследив диким взором за закрывающейся дверью, Евлахов взорвался.
– Хорошо! – взревел он, гордо выпрямляясь. – Отлично!
И прошелся по лестничной площадке: туда-сюда. Его сморщенный перчик возмущенно болтался.
– Почему бы и нет? – сказал он. – Давай разберемся.
– Ты знал Середу? – повторил я.
– Ни хрена, – упрямо покачал он головой.
– Только ты мог рассказать ему обо мне, больше некому.
Он застыл. Его круглые глаза сделались похожими на оловянные монеты.
– Только я мог рассказать о тебе Викторе Середе? – изумленно повторил он, показывая пальцем в сторону неба. Раньше с таким благоговением, пожалуй, говорили о безвременно ушедшем Леониде Ильиче.
Неужели я ошибся? Я похолодел. Неужели ошибся?
– А Момина ты не знал? – упавшим голосом поинтересовался я.
Он снова принялся бродить по лестничной клетке и больше не смотрел в мою сторону. Вот оно что! Вот оно что!
– Значит это ты, сволочь такая, рассказал обо мне Момину?
– А что такого, подумаешь! – возразил он. – Тоже мне, законспирированный агент! Его интересовал литературный андерграунд, и я рассказал ему о „террористах" и о тебе, как о единственном уцелевшем их представителе.
– А как вообще ты с ним познакомился?
– Да я и видел-то его один раз в жизни. Послал рукопись в „Наблюдатель", а он пригласил меня для беседы.
– Опять врешь, – сказал я. – Как сивый мерин. Момин возглавлял
– А я и написал прозу, козел ты этакий! – ощерился Толька. – Думаешь, ты один у нас такой? Декодер!
– Оказывается, и ты еще, – сказал я, понемногу остывая. – Ну ладно. Предположим, что на сей раз ты говоришь правду. И что же было потом?
– Он сказал, что я безусловно не потяну, и что мне даже не стоит тратить на это свое время.
– Только для этого он тебя пригласил? Чтобы об этом сообщить?
– Нет, он предложил мне сотрудничать с издательством „Роса". Сказал, что, во всяком случае, там можно немного подзаработать. И что для такой работы моих способностей вполне достаточно.
– Он предложил тебе писать для „Росы"?! Момин?!
– Ну и что? Между прочим, „Роса" ему и принадлежит, если хочешь знать. Когда я впервые пришел туда, секретарша сказала шефу, что меня прислал хозяин. А тот зашипел на нее, чтобы она не распускала язык. И что полноправный хозяин в „Росе" только он один. Но было поздно. Я уже все просек.
По лестнице поднималась девчушка лет двенадцати. Увидев голого Евлахова, она сначала не поверила своим глазам, а потом в панике бросилась в обратном направлении. Наверное, ее испугал приобретенный Евлаховым бледно-голубой оттенок. Пришлось впустить бедолагу в квартиру.
– Если я заболею и умру, ты будешь виноват, – сказал он мне с укоризной.
Как будто не он еще совсем недавно умолял долбануть его током из силовой розетки.
– Сейчас Люська напоит тебя горячим чаем, – успокоил я его. – С галетами и сыром… И с клубничным джемом впридачу. И все будет чики-тики. – И далее, чтобы подсластить пилюлю: – Ну что, облизала она тебе все-таки жопу?
Подняв с пола простыню, Евлахов снова задрапировался в нее. Ну, вылитый Овидий! Или Гораций! Или Вергилий!
– Разве что в переносном смысле, – сказал он с сожалением. – Только в переносном смысле.
Снег скрипел под ногами. Скрип-скрип. С крыш домов свисали гигантские сосульки. Неожиданно одна из них сорвалась с карниза и обрушилась на голову идущего впереди парнишки. Тот упал. Бидон, который он нес в руках, выкатился на проезжую часть дороги, из него хлестало молоко. Но на парне была нутриевая шапка, и это, видимо, спасло ему жизнь. Мой вязанный презерватив в подобной ситуации вряд ли бы облегчил мою участь. Парень сидел на тротуаре, обалдело уставившись на свой бидон.
Значит, порнографическое издательство „Роса" принадлежало Момину-Середе? Невероятно!
Скрип-скрип. Теперь я старался держаться подальше от домов.
– Сезам, откройся, – проговорил я в домофон, после чего послышалось уже знакомое мне жужжание.
Я поднялся наверх, чмокнул подставленную Моминой щеку и тут же протянул ей злополучную дискету. Обнаруженный мною файл „Эпиграф" я предусмотрительно оттуда убрал.
Она сразу же пошла в кабинет и сунула дискету в компьютер. А я принялся без дела бродить по комнатам. Необходимо было как-то осмыслить информацию, полученную от Евлахова.