Ей это нужно, мне это удобно
Шрифт:
Нора Цюрик не любила представать в собственной слабости перед такими людьми, как Нэр. Потому что слишком хорошо знала, как больно они умеют бить.
И, пожалуй, самое человеческое, что сделал Нэр Шеппард по отношению к людям, а в особенности – одной конкретной женщине, это то, что этот инцидент не стал еще одним поводом для обсуждения.
У Норы, впрочем, были догадки, почему Нэр не торопится выносить это на всеообщее обозрение. Сколько раз он орал о том, как презирает вагинозащитников. И что он сделал? Эту самую “вагину” защитил.
Что, разумеется, к числу своих подвигов не относил.
В принципе,
Нет, скорее всего, дело было так. Как истинный альфа-самец, Нэр привык ощущать себя на главных ролях. Наверняка в случае с Норой он частично смог примириться с самим собой с помощью того, что уверовал в то, будто бы это он нагнул Нору Цюрик, которая радостно кинулась насаживаться на его член, словно бы ждала этого всю жизнь.
Так как в шкурной природе женщин Нэр Шеппард не сомневался ни на грамм, то он наверняка с большим интересом выслушивал слова Саймона. Но из них вырисовывалась не очень приятная картина. В словах Саймона все обстояло так, будто Нора – самая последняя шлюха, которую и использовать-то противно. И чтобы с такой да мужик лег по собственной воле... Это насколько же себя он должен не уважать.
Разумеется, такое объяснение Нэра не явно не устроило. Себя он очень уважал и просто не мог примириться с тем, что его приравняли к бесхребетному спермовозу, уровень которого – спать со шлюхой. Настоящий самец, разумеется, поступает совершенно не так. Настоящий самец трахает шлюху, чтобы показать ей, что она шлюха. Чтобы наказать ее или научить жизни.
А именно настоящим самцом Нэр себя и считал. И просто не мог стерпеть того, что какой-то незнакомый ему идиот поливает его грязью. Настоящие самцы доказывают правоту силой и кулаками, и Шеппард полез в бой, откуда вышел настоящим победителем. Отстояв свою честь, он подумал с пару минут, что же можно делать с плачущей разбитой Норой, пришел к выводу, что можно ничего не делать, и телепортировался прочь.
Утрированно, конечно, но наверняка что-то такое им и двигало.
Никаких благородных порывов у Шеппарда, конечно же, не наблюдалось. В этом Нора даже не сомневалась. Глупо приписывать человеку качества, которых у него нет.
Однако, как ни крути, все упиралось в один факт, что он все-таки это сделал, и Нора Цюрик была отчаянно благодарна ему за это. К тому же, после всего этого из всех вариантов у нее остался только Шеппард: Саймон...
О Саймоне ей даже не хотелось думать.
Теперь он почему-то ассоциировался с брезгливостью и отвращением. И пусть внутри все еще что-то отчаянно и сильно болело, перед глазами у Норы Цюрик стояла картина этого жалкого побитого... Урода.
Странно, когда чувства умирают так. Резко, словно рассыпаются на тонкие осколки. Может, ей давно уже было нужно, чтобы кто-то врезал этому мудаку. Чтобы увидеть его... Таким и понять, наконец, что любить там абсолютно нечего.
Пока Саймон был далеким и над ним словно бы светился невероятный ореол недосягаемости и даже будто бы некой силы, Нора Цюрик любила его. Когда его окунули
В общем, одним мудаком в ее жизни стало меньше. И одних чувств к мудаку – тоже. Они не исчезли до конца, но Нора чувствовала, что с каждым днем ей становилось словно бы все легче дышать.
Многолетние оковы словно спали с нее. И все – после крепких кулаков Шеппарда и разбитого носа Мелларка.
Один мудак из ее жизни исчез. Но зато появился второй (и вместе с ним не появилось никаких чувств – лучший подарок, о каком можно только мечтать). Правда, второй вроде как был не такой отстойной задницей, трахался, если честно, несколько получше и время от времени выдавал вот такие странные опусы.
Как эти ирисы, например. И ладно бы они были единственными. В скором времени Нэр начал таскать ей ирисы весьма стабильно. После ссор и просто так.
Нора балдела от счастья, но едва ли показывала свою радость Нэру, потому что... Да хрена с два. И все же, наверное, пару раз он видел ее светящийся взгляд. А руки, лихорадочно прижимающие к себе букеты, видел еще чаще.
Но однажды Нэр удивил Нору еще сильнее, и она уже честно не знала, что и как думать.
Вообще-то они вроде как договорились потрахаться. Как и обычно, в общем. Шеппард появился на пороге ее квартиры, но Нора отметила странное состояние, в котором он пребывал.
– Пошли, – грубо бросил Нэр. Нора удивленно изогнула бровь. Как минимум от него это звучало как инициатива. Заинтригованная, она позволила Нэру телепортировать себя.
И в следующие пару часов она провела разве что не с открытым ртом, наблюдая вот уж действительно странную картину: Нэр Шеппард повел ее в ресторан.
Это было действительно что-то очень странное, и честно, Нора так до конца и не смогла понять, что именно это было. Пожалуй, от шока она даже и слова-то не могла вымолвить, а Нэр находился в таком мрачнейшем состоянии, что говорить – это, наверное, самое последнее, что он мог сделать.
Произнесли они от силы слов пять. И то не друг другу, а официанту.
Когда все это закончилось, Нора по-прежнему не могла понять, что же это было и как это расценивать. К тому же, как только Нэр довел ее обратно до квартиры, он поступил весьма и весьма предсказуемо... Сбежал.
А на следующий день на работе Яна и Нору встретила очень ожесточенная тирада и полемика, касающаяся того, что бабы – меркантильные твари, которых тянут из несчастных мужчин деньги и требуют заоблачных ухаживаний. Рассказывал Нэр в этот раз очень долго, и его едва не колотило.
А Нора Цюрик слушала это с большим интересом, и в ее голове начали зарождаться кое-какие мысли. На Нэра она смотрела очень внимательно и вместо раздражения думала почему-то о том, что...
...Нэра Шеппарда она впервые поцеловала сама – словно в пьяном угаре. Просто резко обхватила лицо ладонями, пока его тело прижимало ее к кухонному столу, и поцеловала. Он, казалось, на секунду ошалел от такого ее порыва и словно бы окаменел, а затем темная, глубинная энергия взметнулась вверх, и снова в его взгляде Нора увидела разъяренного быка – Нэр Шеппард впился в ее губы, как в последний раз, пока его руки лихорадочно блуждали по ее телу, пока она сама оказалась почти придавлена его массой.