Ей это нужно, мне это удобно
Шрифт:
Нора прекрасна понимала все это. Но не могла остановиться. Казалось, что Ян понимал ее лучше всех. И с кем-то хотелось поделиться своей болью, даже если этому кому-то ее рассказ сам причиняет боль. В конце концов, если ее так невыносимо слушать, почему же он ни разу ее не заткнул? И тот плохой момент, что при всем своем прочем хорошем отношении в момент, когда ей было плохо, Нора хотела надавить и на Яна. Пусть и своим рассказом. Пусть и он пострадает. Да, она чувствовала себя потом виноватой мразью. Но не могла остановиться.
Как же хорошо, что
Но было то, что Ян не знал. Но смутно догадывался, только не в том ключе. Ни разу за все то время, как они жили вместе, они не обсуждали сексуальную жизнь друг друга. И если в случае Яна было ясно, что он так бы и остался последним девственником, не подвернись ему тогда эта Билли Ламберт, то Нора Цюрик целибат не хранила. Но то, как она его не хранила, ей категорически не нравилось. И нравилось одновременно.
Ян даже понятия не имел, какой большой вклад вносила Нора в охрану его психики. Она знала, что Лайтмер мог оставаться непоколебимым сколько угодно рядом с ней, но знала она и также, что кое-что все же могло выбить его из колеи.
Знание о том, что Нора Цюрик вступила с кем-то в отношения. Пока она была одна, это легче переносилось. Нора знала по себе: в те моменты, когда в графе “семейное положение” у Саймона стояла пустота и на аватарке он был один, ее сердце билось значительно легче.
Пока Ян Лайтмер не знал о том, что у нее кто-то есть, он мог спать спокойно. И Нора охраняла его сон. Знал бы он только, какой ценой.
Иногда, очень редко она вдруг могла не прийти вечером домой. Пропасть на целую ночь. А наутро вернуться как ни в чем не бывало, но ни слова не сказать об этом. Ян полагал, что Нора занимается с кем-то сексом. Возможно, со случайными знакомыми. Возможно, вон с кем-то из тех, с кем Нора довольно мило общалась на обеде. Лучше не знать потенциального врага в лицо. Ян ни о чем ее не спрашивал – Нора ничего не говорила.
Но он не представлял, насколько был прав. Нора действительно в такие ночи уходила именно для того, чтобы заниматься сексом. У нее была одна весомая причина порой слишком рьяно срываться, когда она вроде бы ничего не планировала. Если бы только Ян знал имя этой причины. Ведь ради нее Нора была готова примчаться куда угодно и когда угодно.
Некоторые вещи никогда не меняются. Саймон Мелларк в ее жизни не менялся тоже.
Саймон. Именно к нему Нора срывалась. Именно на его зов приходила. Его губы, заливаясь слезами, целовала. Его рукам позволяла скользить по своей груди и расстегивать свой бюстгальтер. Саймон Мелларк чаще всего не замечал ее слез. Потому что был изрядна пьян.
Как и все, он повзрослел. Прорывающаяся раньше грубость теперь проявлялась в нем больше. Брутальность, которая влекла к нему девушек, наполняла его все сильнее. А самоуверенность только росла.
И именно такого его и любила Нора Цюрик. Именно к такому и шла, зная, что завтра утром ему будет на нее насрать. Шла и ненавидела себя за собственную слабость. Потому
Она позволяла ему все. Потому что слишком скучала. Саймон, надо сказать, не очень-то с ней церемонился. Творил много вещей, которые Норе не слишком-то нравились. Но она была готова терпеть, ведь это же Саймон.
Он хлопал ее по жопе. Держал за волосы и называл грязными словечками. Кончать предпочитал в живот или на лицо. При минете любил пихать в нее свой член еще глубже. А Нора терпела, преданной собакой заглядывая Саймону в глаза. В ее распоряжении была целая ночь. В течение которой Саймон имел ее, как ему вздумается.
А на следующее утро Нора ненавидела его. Когда он был уже далеко, когда она сама более-менее приходила в норму. Тогда наступало отвращение к себе: как же она могла до такого опуститься. И всегда после этого Нора Цюрик твердо обещала себе: это все случилось в последний раз. Больше она такого себе не позволит. В следующий раз она покажет свой характер и пошлет Саймона Мелларка, полагающего, что стоит ему написать ей пьяным в некстере, так она тут же примчится туда, куда он скажет. В следующий раз она не побежит за ним как собачка.
Следующий раз наступал, и Нора Цюрик бежала. А потом ненавидела себя наутро. И получался замкнутый круг.
Зачем она все это делала? Потому что любила? Потому что не могла отказаться от возможности видеть самого дорого человека, пусть и вот так вот? Да. А еще те слова, которые он изредка говорил ей. Когда Саймон был пьян, он не особенно следил за языком. И иногда Норе удавалось уловить то, что она и не надеялась услышать. Что она лучшая. Что она великолепно сосет. Что он, может быть, зря ее бросил, да Кэтрин, Лесбит, Вероника или кто там еще не поймет, если он вдруг расстанется с этой Кэтрин, Лесбит, Вероникой прямо сейчас и вернется к Норе. Иногда ему кажется, что, может, можно начать все сначала. А, ему только кажется, сорян. На этих словах сердце Норы Цюрик падало вниз. И тут же взлетало: ведь при прочих равных Саймону все же “кажется”.
Как и Ян, она жила слепой надеждой. Жила уже пять лет. В клетке, из которой не было выхода.
Но теперь кое-что изменилось. И имя этому изменению было Нэр Шеппард. Он и понятия не имел, что давал Норе. Нет, она конечно никогда не собиралась ему что-то рассказывать или, тем более, показывать. И нет, она не влюбилась в Нэра Шеппарда назло этому мудаку.
Но он давал ей кое-что очень важное – сомнительную надежду, что кроме Саймона в ее жизни будет кто-то еще. Уж точно не Нэр, это понятно, но хотя бы тот факт, что она может хотеть кого-то другого. И трахаться с кем-то другим. И получать от этого удовольствие, не представляя Саймона, не пытаясь найти в Нэре замену. Она хотела именно Нэра, а не возможность заткнуть Шеппардом воющее по Саймону сердце.