Ей это нужно, мне это удобно

Лейн МаККайла

И они снова надолго замолчали. Нэр долгое время так и сидел, уткнувшись ей в макушку, а Нора не смела в это время даже дышать, слушая учащенный стук его сердца. А потом вдруг принялся лихорадочно гладить ее длинные черные пряди. И снова притянул ее к себе, уткнувшись в голову. Казалось, Шеппард наверстывал упущенное после долгого перерыва.

А потом он снова заговорил, и Нора задрожала в его объятиях, потому что каждое его слово сегодня вмещало в себя больше, чем все, сказанное им за этот год:

– Нора, – она даже не стала перебивать его, чтобы

прокомментировать, что он – наконец-то! – выучил ее имя. – То, что я тогда говорил... Я не имел это в виду... – тут Шеппард замолчал, потому что, очевидно, до него дошло, что сказанное им сейчас выглядит как откровения того самого мудака, которого описала Нора, ну, того самого, который поманит пальчиком, наговорив красивых слов, и... – Это была неправда. Вернее, я хотел убедить себя в том, что это было правдой.

– Меня ты убедил уж точно. И знаешь, Шеппард, звучит все это так, словно ты пытаешься провернуть эти свои обычные мудаческие штучки...

– Я нахрен ничего не пытаюсь провернуть!!! – взревел Нэр, а Нора, которая хоть дала себе мысленную оплеуху, что влезла с бесценным комментарием, тут же выведшим Шеппарда из себя, сидела, замерев от счастья. Ей было чертовски приятно, что он психовал. – Какого черта ты меня пытаешься снова выбесить? – со злостью проговорил он. Но Нору из объятий так и не выпустил. – Я сейчас, нахрен, абсолютно серьезно.

И Шеппард снова замолчал, после чего заговорил где-то минут через пять и как будто бы отстраненным голосом, словно рассказывал это не Норе, а ее голове:

– Ты мне, нахрен, все мировоззрение перевернула. С тобой ничего не работало. Я жил по вполне понятным принципам все эти годы, но почему-то с тобой это все теряло свою убедительность. И мне чертовски это не нравилось.

– Что какая-то баба ломает всю твою замечательную сексистскую теорию к херам? – прохрипела Нора, у которой все внутри ходило ходуном, она задыхалась от его близости, от его голоса и всех тех эмоций, что переполняли ее.

– Да, – после некоторой паузы продолжил Шеппард. – Я пытался рассматривать тебя как всех остальных, но... Не получалось. С тобой вечно выходило все через задницу. И меня это выбешивало просто к чертовой матери. А когда появился случай все прекратить, я попытался. Но херово вышло. Женщина, – тут он снова уткнулся ей в голову, – я не хочу, чтобы это снова повторялось. Я не хочу тебя, нахрен, терять.

Его состояние было накалено до предела, а сам Нэр балансировал на очень тонкой леске между бесконечного количества граней. Он метался, словно загнанный зверь, и Нора могла поклясться: каждую секунду Шеппард грозила охватить тотальная паника.

– Если ты, черт, не начнешь это свое...

– Я. Не. Начну, – прошипел Нэр.

– А ты купишь мне ирисы? – это всегда работало, когда их срачи грозили зайти слишком далеко.

– Да хоть сотню ирисов, женщина, если это будет гарантом того, что ты не уйдешь от меня, как тогда.

– Семь. Семь ирисов, – глаза Норы заблестели, потому что обычно он дарил ей по пять, – этого будет достаточно.

– Хорошо, –

согласился Нэр.

Большего Норе для счастья и не было нужно.

Они просидели вдвоем вот так до самого вечера, а Нора все как не могла поверить, что... Что это правда. И больше не надо переживать. Она была так рада что он сидит здесь: живой, настоящий. Рядом с ней.

Не в ее мыслях, а здесь и сейчас. Что его руки обнимают ее. Взаимность – это, черт подери, прекрасно. После стольких лет влюбленности в откровенного мудака и чувства вины перед Яном.

И Норе Цюрик плакать хотелось от счастья.

– Ты останешься?.. – спросила она, когда вечер уже плавно перетекал в ночь.

– Конечно. Конечно, я останусь.

Его голос прозвучал тихо. И почти нежно. И обрадованно. (Если эти слова вообще можно было применить к нему). Сердце у Норы ушло в пятки. Слишком много радости за сегодняшний день. Слишком много.

И на секунду она даже подумала, что все сюрпризы уже закончились. Но судьба любит вносить свои коррективы.

Уже ночью, когда Нэр снова обнимал ее крепко-крепко, словно бы наверстывая все упущенное за последние недели, он повторно признался ей в любви. Снова произнес также отрывисто:

– Я люблю тебя, – и замолчал.

И Нора поняла, что это ее шанс. В конце концов, то, что он выдавил из себя с таким трудом, она сама еще ни разу ему не говорила. (Но уже готова была сказать, если бы не тот случай).

– Шеппард, я тоже тебя люблю.

– Вот без этого мне и было очень хреново.

– Я же тебе этого не говорила, – удивилась Нора.

– Женщина, а ты думаешь, я слепой и не видел, что я тебе нравлюсь? – хмыкнул Нэр.

– Это наступило не сразу, – вспыхнула Нора. Она-то думала, она-то верила... А он, значит, мразь все видел. Ее кулаки инстинктивно сжались. Видел и пользовался этим. Мудачье не лечится, так?

– Я знаю! И, Цюрик, ты уже задолбала подозревать и ловить меня на каждом слове, – почти уже прорычал Шеппард. – Не надо каждый раз мне напоминать об этом!

– А то что? Скажешь, что все женщины – твари? Что я играю твоими нервами?! Ну давай, я же знаю, что ты так и думаешь, Шеппард, – это никогда не закончится. Сраться они, походу, будут целую вечность.

– Чего ты, нахрен, добиваешься?! – вот теперь он уже и правда это прорычал. – Не надо. Меня. Провоцировать.

– Ах, так это и я еще провоцирую?!

Неизвестно, чем бы закончилась эта перепалка, если бы Шеппард вдруг тяжело не замолчал, а потом резко бы ее не поцеловал. На секунду Нора Цюрик впала в самый настоящий ступор, но потом уже они целовались – с той самой чертовой горечью, которая болит в темных сердцах, пылающих кровавым огнем.

– Цюрик, – произнес наконец Шеппард, когда оторвался от нее, – ты и правда думаешь, что я в секунду от этого избавлюсь? Я и так с трудом себя сдерживаю.

– Я вроде бы не дура, Шеппард, если ты не забыл, – прошипела Нора. – А я надеюсь, что ты не забыл. Но ты же все еще считаешь меня недостойной звания человека, верно?