Эйдос непокорённый
Шрифт:
Он устало глядит из-под тяжёлых век двухсотпятидесятилетнего старика. Его кожа будто помялась и стекла, а сам он сморщился, словно высохший гриб. Голос тихий и слабый, и помощнику приходится громко за ним повторять.
– Вообще, я просилась в Доверенные, – старик пялится на меня, будто видит сквозь маску. – Ведь это единственный способ увидеть мир, который якобы погубила трагедия.
– Трагедия была. Это случилась давно, но мир не исцелился, – подтверждает Верховный. – Ты ведь уже взрослая, чтобы понимать, что людям нечего делать в этом
Конечно, а ещё взрослая, чтобы понимать, особенно после появления Макса, что это лживая сказка. И я с трудом удерживаюсь, чтобы не сказать об этом вслух, но тогда меня лишат слова. Приходится обойтись намёками, но этого я не умею.
– Поэтому Доверенные проводят там столько времени? Поэтому они не посвящают женщин? – краем уха слышу, как возмущается толпа и Совет уже обсуждает способ заткнуть мне рот.
– Женщины хрупки, а внешний мир опасен, – Верховный говорит так, словно сам в это верит. Неужели и его обводят вокруг пальца?
– Хрупки? Когда нужно таскать мешки и загонять баркатов, о хрупкости вы забываете, – гнев поднимается во мне, клокочет и плещется через край. Чувствую, как ногти впиваются в ладони.
Знаю, спорить с Верховным нельзя, могут выгнать и продолжить суд без меня, но, к счастью, он не придаёт значения.
– Ты же не собиралась сбежать? – он возвращается к главному вопросу.
– Собиралась, – признаюсь. Нет смысла увиливать или спорить.
Зрители перешептываются, возмущаются, потом замолкают и ждут реакции Верховного.
Помощник тихо объясняет ему, что я пыталась сбежать с чужаком, шепчет про тайный эксперимент по перевоспитанию дикаря с континента, а глаза старика закрываются, будто он слышал эту историю сто раз и теперь засыпает под надоевшую сказку. Но меня эта «сказка» возмущает. Ведь я случайно узнала из письма в кабинете Архивариуса, что святоши хотели изучить человека с континента, и поскольку сами не могли туда попасть, договорились с Доверенными. Те выбрали подопытного наугад, избили до полусмерти и привезли сюда, солгав, что нашли его таким.
– Прошу Совет учесть, – встревает Батья-Ир, – что моя бывшая подопечная не пошла бы на такое святотатство по собственной воле. Этот эккин, Макс, принудил её, заставил. Он был известным подстрекателем и нарушил все правила и запреты. Ему грозил ритуал «чёрной смерти».
Толпа ахает. За последнее время имя Макса слишком часто проскакивало в сплетнях. Ведь он, в попытках вернуть память, постоянно лез куда не следовало и громогласно получал за это.
– Эккин Макс ведь не на верёвке тащил вашу бывшую подопечную, – усмехается мужской голос, который я также не узнаю из-за его маски. – У неё был выбор. Совету известно, что вдвоём они нарушили много законов. Совет может их перечислить.
– Моя подопечная испытывала слабость перед этим молодым человеком, – Батья-Ир поднимается с места защитника и подходит к Совету. – А когда подобное случается, мало кто из нас способен владеть собой. Вот и ею управляли чувства, эмоции. Она всего лишь хотела помочь ему, наставить на путь истинный, вразумить, спасти…
– Мы знаем, – перебивает тот же незнакомый голос, – она уже пыталась наставить его в палате Совета и в покоях Верховного. Однако её наставления никак не помогли.
– Стремление помогать другим – качество, которое мы воспитываем с детства, – возражает моя защитница. – На этом основано наше общество.
Не ожидала, что она так ловко всё вывернет, словно заступается за мою честь. Хочется ей верить. Но наши отношения всегда были натянутыми, и это только кажется, что она решила встать на мою сторону. Батья-Ир лишь выгораживает собственную репутацию воспитателя. Она должна подтвердить, что достойна звания главной советницы.
– Совет учтёт ваше замечание. Давайте продолжим, – торопит одна из масок.
Верховный, кажется, дремлет, и никто не пытается его разбудить. Потому что вмешательство в покой Верховного противозаконно.
– Она помогла другому эккину забраться в священную Башню и украсть дирижабль, – продолжает другой голос из Совета. – Обитель лишилась ценного имущества. Доверенные не нашли беглеца или его останков, они думают, что он не выжил. И ваша подопечная может оказаться причастной к его смерти.
Вот ещё! Возмущение вскипает во мне, поднимается с глубин, ладони сжимаются в кулаки. Не хватало, чтобы меня обвинили в смерти Макса. Но я уверена, он выжил. И после такого трусливого поступка, сама не прочь найти его и прибить лично.
Доверенные смотрят на меня снисходительно. Здесь не все, не хватает Мастера Силлиона и Зелига. Эта сволочь – настоящий преступник, но перед Советом стою именно я.
– Дирижабль не принадлежал Аллидиону, – напоминаю на всякий случай. Доверенные недовольно косятся на меня, по толпе зрителей пробегает нервный шепоток. Люди, конечно, не знают, ведь эта информация всё из тех же записей. Так почему бы им не узнать? Пусть у меня нет доказательств, но есть пища для размышлений, которая может сыграть в мою пользу. – Зелиг и его команда выследили дирижабль-одиночку в окрестностях Аллидиона, сбили и захватили пилота в плен. Избили его и напоили белым ядом, который плохо влияет на память. Они хотели заставить его и всю обитель думать, будто чужак один из нас, чтобы учёный совет мог проводить над ним опыты.
Наступает тишина, все смотрят на меня с открытыми ртами.
– Враньё! – в толпе находится смельчак, но трудно понять кто именно это прокричал.
– А ты знал Макса с детства? – обращаюсь к загадочному смельчаку. – Или может, знал кто-то из вас?
Толпа начинает встревоженно переглядываться. Но никакого бунта не случается. Батья-Ир глядит зло.
– Разумеется, знали, – усмехается голос из Совета. – Но вернёмся к твоей проблеме.
– Нам известно про твой конфликт с Зелигом, – встревает другая маска. – И про твою богатую фантазию. Когда человека обвиняют, он скажет что угодно для своей защиты.