Эйнит
Шрифт:
Эна откинула телефон в сторону, и тот проехался по столешницы аж до кофеварки, на дне которой плескались остатки вчерашнего кофе. Глаза защипало от безысходности ирландского заточения, но Эна сдержала слезы. Надо продержаться рабочую пятницу, но заниматься совсем не хотелось.
— Отец звонил, — бросила она матери, когда та через четверть часа легкой рысцой вбежала в кухню.
— Знала, что пропущу звонок!
Мать схватила телефон, а потом махнула рукой и опустила обратно на столешницу.
— Ты позавтракала?
— Да, — солгала Эна, вдруг почувствовав привкус желчи от одной только мысли о хлопьях, а овсянки
— Брось, сама уйдет. Или Дилан вечером заберет. Кстати, как он тебе теперь?
Мать наградила дочь многозначительным взглядом, но Эна не отвела глаз.
— Что значит твое «как»? — проговорила она жестко.
— Забудь! — махнула мать рукой и потянулась к кофеварке. — Странное состояние. Добежала до озера, глянула в воду и разревелась. Представляешь, как ребенок! А что я там увидела? Не красоту леса, нет... Себя увидела и вдруг так горько стало, не знаю отчего...
— Таблетки выпей, — зло бросила Эна и побежала наверх. — Пойдем домой, — сказала она кошке, и та нехотя сползла с подушки и пошла по кровати прямо к ней в руки. — На руках нести? — Кошка согласно замурлыкала, потираясь о протянутую руку. — Старушка тут тоже нашлась!
Делать нечего, с кошкой на руках Эна спустилась вниз и направилась к двери, не оглядываясь на кухню.
— Все-таки пошла! — крикнула ей вслед мать, но не остановила.
Эна спустила кошку с рук, чтобы надеть безрукавку, но кошка не отошла и на шаг, крутясь у самых ног девушки. Весила она прилично, и потому дорога показалась Эне нескончаемой. За это время она успела позлиться на мать за то, что та была на озере и не перезвонила сразу отцу, на себя, что не наябедничала на мать, чтобы отец дал той втык, и наконец на кошку за то, что та не оказалась пушинкой.
Но вот и соседский дом. Эна осторожно приоткрыла калитку, вросшую с обеих сторон в два пышных куста. Дом оказался белым с бордовой крышей и такими же наличниками на окнах. Приоткрытая дверь лежала прямо на земле, потому что у дома напрочь отсутствовал фундамент. Все три окна на фасадной стене в это прохладное утро оказались нараспашку. Между ними висели кашпо с какими-то вьющимися растениями, раскачивающиеся на ветерке. Дом мог насчитывать, как и их собственный, века два.
У стены красовался велосипед. Эна обрадовалась возможности увидеться с Диланом до школы, но тут же помрачнела, вспомнив загадочное лицо матери. Пусть не думает там ничего. Дилан ей почти что брат! Однако эта мысль еще сильнее подпортила утро, потому что тут же вспомнился Джеймс, а с ним и тост с арахисовым маслом пополам с джемом, отозвавшийся в животе глухим урчанием.
Эна сильнее прижала к груди кошку, которая даже в собственных владениях не думала вырываться, ускорила шаг и постучалась, стараясь не заглядывать без спроса в дом, куда ее не приглашали. Что-то бухнуло внутри, должно быть, в кухне, и торопливые шаги стали приближаться к двери. Эна сначала обрадовалась, что откроет не отец Дилана, но потом все равно напряглась, и кошке стало еще более неуютно, и она спрыгнула с рук в тот самый момент, когда мать Дилана возникла на пороге, вытирая о фартук руки.
— Я кошку принесла! — будто оправдываясь, начала после приветствия Эна, но хозяйка лишь рукой махнула, глядя вослед улепетывающей Ведьме.
— Заходи, чего стоишь!
— А Дилан дома? — Эна продолжала переминаться с ноги на ногу, скашивая глаза в сторону велосипеда.
— Нет, нет, нет! — вновь замахала руками женщина. — Этот велосипед сломался. То ли Дилан в канаву угодил в темноте, то ли еще чего... Он на старом поехал, минут на десять разминулись. Но все равно заходи. У меня для тебя кое-что есть.
— Я просто кошку принесла.
Но от приглашения отказаться не получилось. Впрочем, было любопытно вступить в гостиную с такими же белыми стенами, что и снаружи дома — каменными, без отделки, как и в их доме. Только вот в камине на удивление стояла черная печурка, которую явно недавно топили. Расколотое пополам бревно служило каминной полкой. На ней одиноко стоял кувшинчик с цветами, а за ним красовалась большая картина на библейский сюжет с девой Марией в центре. По одну сторону камина — напольная ваза с камышами, по другую — бирюзовое кресло-качалка, а рядом под деревянной этажеркой с книгами — странный квадрат из соломы, не больше двух футов стороной, с четырьмя дырками — должно быть, для горшков. Эна так внимательно успела все рассмотреть, потому что запуталась со шнурками кроссовок, которые затянулись в противный узел.
Дальше на ступеньку вверх простиралась гостиная. На двух распахнутых окнах трепыхались розоватые в красный цветочек занавески, чем-то похожие на ткань нынешней кофты хозяйки. Углом стояли два дивана — один красный тканевый, другой помассивнее из темно-коричневой кожи, облезлый на подлокотнике, обращенном к прихожей. Между диванами в углу возвышалась открытая зеленая тумбочка со старомодной лампой и еще одной вазочкой с цветами, непонятно как примостившейся с краю. На стене висела картина, только издалека не разглядеть было, что запечатлел художник. Диваны были завалены подушками точь-в-точь, как ее клетчатый плед. Одним словом, деревенская Ирландия!
Эна наконец стянула кроссовки и недовольно взглянула на заметную даже на темном деревянном полу грязь, оставленную подошвами.
— Не переживай! — перехватила ее взгляд хозяйка, до того молча наблюдавшая за борьбой гостьи со шнурками. — Дилан сказал, что у вас хлеба нет. Я вот собралась испечь.
— Да что вы! Не надо! — тут же затараторила Эна и так и не смогла вспомнить фамилию Дилана.
— Пустое, мы испечем его вместе, — махнула рукой женщина и направилась к странному соломенному квадрату, опустила в дырку руку и достала яйцо, затем проверила другое отверстие и вынула еще одно.
Неудивительно было не уловить курьего запаха, потому что в доме нестерпимо пахло жареным беконом, и Эна непроизвольно сглотнула голодную слюну.
— Это старая традиция держать в доме кур, — виновато улыбнулась хозяйка, перекладывая яйца в одну руку. — И не только. У нас говорят, в одном конце дома жена, в другом — корова. Знаю, что кажется странным в двадцать первом-то веке, но в Ирландии время течет иначе. Моя свекровь родила после сорока, слишком поздно даже по местным меркам, и, как все старые люди, имела свои причуды. Это ее куры. Головы свернуть рука не поднимается, — хозяйка опять виновато улыбнулась. — Ну, а потом, может, мне и понравится возиться с ними... Нет, нет, — она вновь замахала руками, и Эна даже ахнула, когда показалось, что яйца вот-вот упадут на пол. — Я не стану заводить новых, я еще не настолько сумасшедшая.