Эйнштейн (Жизнь, Смерть, Бессмертие)

Кузнецов Борис Григорьевич

5 Наука и жизнь, 1961, № 8, с. 78.

Здесь пути разошлись. Эйнштейн продолжал думать об общих основаниях физики, из которых вытекали бы частные проблемы. Он искал эти основания по-прежнему в классическом идеале науки. Бора влекла романтика новых закономерностей бытия, не укладывающихся с абсолютной точностью в рамки классической гармонии.

В реплике Эйнштейна "Если все это правильно, то здесь - конец физики" есть одна мысль, может быть, самая поразительная. Эйнштейн думает, что точка зрения Бора - конец той физики, которая до сих пор существовала, по не исключает точки зрения Бора, считает ее в принципе допустимой ("если все это правильно..."). В этом выражается смелость мысли, дошедшей до сомнений в стержневой идее собственного творчества и в стержневой

идее существовавшей до сих пор науки. В этом выражается понимание допустимости, возможности и, более того, красоты ("высшей музыкальности") теории, антипатичной мыслителю, угрожающей его научному идеалу. В последнем счете в такой предельной толерантности выражается исчезновение всего личного вплоть до личного идеала науки перед лицом объективного, внеличного. Эйнштейн был предан классическому идеалу - картине мира, в которой взаимодействия частиц абсолютно точным образом объясняют все происходящее в мире. Но еще больше Эйнштейн был предан объективной истине. Перефразируя Аристотеля, он мог бы сказать: "Ньютон мне дорог, но истина дороже". Разумеется, "Ньютон" был бы в этом случае не символом конкретной ньютоновой механики, а символом классической гармонии, "механики типа ньютоновой"; можно было бы вместо имени Ньютона поставить имя Декарта или Спинозы. Эйнштейн пользовался именем Ньютона как символом классического идеала науки. Он говорил о "программе Ньютона" (все определяется взаимодействием тел) и о "программе Максвелла" (движение тела определено в каждой точке полем, действующим на это тело) как о стержневых программах физики. Но он может уплатить и эту цену за объективное знание. И здесь вспоминаются приведенные в эпиграфе главы "Броуновское движение"

529

слова Роберта Майера (такие реминисценции неизбежны, потому что Эйнштейн - это итог и синтез всего бессмертного, живого, антидогматического, что было в истории науки): "...Природа в ее простой истине является более великой и прекрасной, чем любое создание человеческих рук, чем все иллюзии сотворенного духа".

Вспомним многозначительную фразу Эйнштейна в письме к Соловину: "...Нельзя игнорировать, что тела, с помощью которых мы измеряем предметы, воздействуют на эти предметы", а также вывод: "Если не грешишь против разума, нельзя вообще ни к чему прийти".

Сопоставив ее с репликой по поводу теории Бора, можно прийти к заключению: Эйнштейн не исключал ограничения "классического идеала". Если при этом "исчезает физика", то слово "физика" означает здесь не возможность объективной картины мира вообще, а физику в духе "программы Ньютона" и "программы Максвелла".

Отношение к квантово-статистическим идеям у Эйнштейна было крайне сложным, но в целом оно укладывалось в реплику, о которой вспоминал Бор. Он видел связь этих идей со своими работами, видел в них угрозу физике, ждал разрешения этого кризиса от дальнейших исследований и надеялся найти за кулисами этих законов динамические законы, определяющие не вероятности процессов, а самые процессы так, как это было в классической термодинамике.

Теория до Бройля могла внушить надежду на подобное нестатистическое объяснение. Сейчас ретроспективно мы видим в электромагнитных волнах нечто напоминающее волны вероятности. В первой четверти века, напротив, хотели свести статистические закономерности движения частиц к динамическим - хотя бы к существованию волн, управляющих движением частиц. Аналогия между волнами де Бройля и электромагнитными волнами способствовала восприятию новой теории и вместе с тем наталкивала мысль на признание реальности "волн материи". Фотоны как-то связаны с электромагнитными волнами, как именно об этом трудно было что-либо сказать. Но предполагали, что электромагнитные волны представляют собой изменения напряженности "реального" поля. Волны де Бройля, по-видимому, тоже должны считаться распространяющимися колебаниями некоторого "реального" поля. Но эти надежды и соответствующие гипотезы быстро уступили место идее "волн вероятности".

530

Отношение

Эйнштейна к этой идее было, как уже сказано, очень сложным. Позитивистские выводы, представление об индетерминизме он полностью отбрасывал, и с этой стороны его критические аргументы были неопровержимы. Собственно физические соображения и мысленные эксперименты, противопоставленные физическим построениям Гейзенберга, Бора, Борна и других сторонников "волн вероятности", встретили с их стороны веские контраргументы. Общая мысль, вернее интуитивная догадка о теории, более общей и точной, чем квантовая механика, только сейчас может быть воплощена в сравнительно конкретные формы и получить правильную оценку. На этой стороне дела мы и остановимся.

В 1932 г. в Берлине Эйнштейн встретил Филиппа Франка, который защищал официальную статистическую версию квантовой механики. Франк рассказывает о споре с Эйнштейном.

"В физике, - говорил Эйнштейн, - возникла новая мода. С помощью виртуозно сформулированных мысленных экспериментов доказывают, что некоторые физические величины не могут быть измерены или, точнее, что их поведение определено законами природы таким образом, что они ускользают от всяких попыток измерения. Отсюда заключают, что было бы бессмысленно сохранять эти величины в физическом лексиконе. Такое сохранение было бы чистой метафизикой" [6].

6 Frank, 216.

После того как Эйнштейн высказал свое отрицательное отношение к этой концепции, Франк попробовал отождествить ее с исходной идеей теории относительности. Последняя, анализируя, например, понятие "абсолютная одновременность", отказывает ему в праве на существование на том основании, что реальные и мысленные эксперименты демонстрируют невозможность синхронизировать события, рассматриваемые в различных, движущихся одна относительно другой системах отсчета. Значит, заключал Франк, понятия, отвергнутые теорией относительности, отвергнуты потому, что они ненаблюдаемы. Он так и сказал Эйнштейну: "Но ведь мода, о которой вы говорите, изобретена вами же в 1905 г.".

531

"Хорошая шутка не должна слишком часто повторяться", - ответил Эйнштейн. Далее он разъяснил, что теория относительности описывает объективные процессы, реальную материальную субстанцию, устанавливает связь между различными способами описания одной и той же реальности, не имеет ничего общего с позитивизмом я далека от появившейся сейчас "моды".

Позитивистские выводы, сделанные из квантово-статистического характера закономерностей микромира, в действительности не вытекают из квантовой механики; квантовая механика - это одно, а ее гносеологическая трактовка, о которой говорил Эйнштейн, - другое. Но в квантовой механике мы встречаем закономерный виток познания, абсолютизация которого ведет к указанной гносеологической трактовке. Сейчас, с позиций физики семидесятых годов, мы видим этот виток, он связан не только с отходом от классических идей, но и с недостаточной радикальностью такого отхода в квантовой механике, созданной в двадцатые годы.

Это требует разъяснения - пока предварительного, более подробное придется немного отложить. Сравним теорию относительности с квантовой механикой. В первой такие понятия, как "движение относительно эфира", "абсолютная одновременность" и т.д., признаны не допускающими экспериментальной регистрации. Но с этой невозможностью экспериментальной регистрации мы встречались и в теории Лоренца. Сокращение продольных размеров тел делало невозможным регистрацию движения по отношению к эфиру при помощи опытов - реальных или мысленных, аналогичных опыту Майкельсона.

Теория относительности пошла дальше. Она отрицает субстанциальное, независимое от каких-либо опытов существование движения относительно эфира и связанные с таким движением свойства мира. При отождествлении наблюдаемости и реальности различие между концепцией Лоренца и концепцией Эйнштейна исчезает. Признание объективной реальности делает это различие крайне существенным. Теория относительности Эйнштейна радикально рвет с движением в эфире и соответствующими классическими понятиями, отрицая их объективный смысл.