Ёжики в ночи
Шрифт:
И еще. Почему он один говорит? Хотя бы любопытства ради должен же был к нам хоть кто-то подойти. Но какой там. Его коллеги не удостоили нас даже взглядом. Ушли, не только с нами не попрощавшись, но и, между прочим, с профессором. Это все мелочи, конечно. Может быть, у них заведено так. Только странно как-то.
В диктофоне Заплатин разговаривал с Джоном про Деду Славу. "И со смертью этой тоже что-то не так", - подумалось мне... И тут я услышал такое, от чего буквально подскочил.
– Стоп, - сказал я вслух. Портфелия вскинула на меня удивленный взгляд. Я отмотал ленту немного назад и снова нажал
– ...Он обещал прислать вас ко мне. Но сейчас рано, слишком рано...
Я понял, ЧТО так напугало меня. Эта фраза каким-то образом совместилась в моем сознании со словами из записки Деды Славы: "...если будет так худо, что в пору в петлю лезть..." "А сейчас рано, слишком рано..."
– Ты туда пойдешь сегодня?
– Не знаю. Надо бы.
– Вместе пойдем.
– Один раз мы уже сходили вместе...– она оторвалась от своей писанины.– В этот раз ты меня снова пригласишь на чашку чая?.
Впервые за весь день мы позволили себе вспомнить эту удивительную сумасшедшую ночь.
...Зачем делать сложным,
То, что проще простого?
Ты - моя женщина,
Я - твой мужчина...
Леля потрясла головой, словно отгоняя наваждение, и сказала:
– Я после ужина сюда вернусь, поработаю еще. Так что зайди за мной сюда, ладно?
Но в институт нам пойти не пришлось. Потому что тут-то и начался бред. Сначала ко мне явились Савельевы - соседи - и сообщили, что меня зовут к телефону. У нас-то телефона нет, и иногда, в самых экстренных случаях (например, чтобы вызвать "скорую", когда у матери приступ), я бегаю звонить к ним. Но не наоборот; я никогда и никому не давал их номера. Понятно, что я был удивлен.
Я поднялся к Савельевым, причем отец семейства окинул меня таким взглядом, что я моментально почувствовал общее недомогание. Видно, он, бедняга, представил, какой у него в квартире будет стоять тарарам, если к ним примутся звонить все мои дружки. Я принял вид святого апостола и поднял со стола снятую трубку. И услышал только короткие гудки. Пожав плечами и выругавшись про себя, я положил ее на аппарат. И тотчас же телефон зазвонил.
– Пожалуйста, извините еще раз, - умоляюще звучал из трубки голос Портфелии, - что-то сорвалось. Мне очень нужен Анатолий.
– Это я, Леля.
– Толик, тут со мной какая-то жуть происходит, - быстро заговорила она таким голосом, что я почувствовал: еще одна капля, и начнется истерика.– Короче, я никуда сегодня не иди. Домой иду, понял?
– А в чем дело? Почему?
– Я туда никогда больше не пойду.
– Ты мне ответь, что случилось-то?– мне почему-то стало смешно.
– Тут... Да, вообще-то, ничего. Так...– она явно приходила в себя. Ладно, Толик, пока. Я позвонила просто, чтобы ты зря в редакцию не ходил. Все.– И она бросила трубку.
Ничего не понятно. Почему она никуда не пойдет? Чего она испугалась? Откуда она знает номер Савельевых? Попрощавшись, я выскользнул на лестницу. Дома накинул куртку, крикнул матери, что буду не скоро, и почти бегом двинул к остановке.
Я сразу увидел ее, как только вышел из троллейбуса. У меня отлегло от сердца. Уж не знаю, чего я ожидал. А тут сразу захотелось дурить. Я крадучись двинулся к ней через сумрак тополей. Я отчетливо видел ее фигурку на белом фоне стены дома через дорогу. И я непроизвольно радовался ее тонкой талии, ее высокой груди, которую она умела носить так торжественно и бережно.
Я достиг цели, вышел у Портфелии из-за спины и осторожно прикрыл ей глаза своими ладонями.
Такого крика я еще никогда не слышал. Она кричала так, что мне показалось, у меня желудок инеем покрылся. Я продолжал улыбаться глупой окоченевшей улыбкой. Казалось, мы превратились в мумий. Но вот мир снова пришел в движение. Она плачет. Все еще слегка контуженный, одной рукой я прижимаю ее к себе, другой ловлю "тачку".
Потом мы сидим у меня в комнате (по ее просьбе - при самой яркой иллюминации) и хлебаем горячий чай. В ушах еще немного звенит.
– Я поужинала в столовой, пришла в редакцию и сразу забралась в "умывальник". И заработалась немного, увлеклась. Вдруг - звонок. Подумала, это ты, ведь рабочий день кончился, и только ты знал, что я там. Решила, хочешь узнать, на месте ли я уже.
– Я никому не говорил, что ты работаешь.
– Но я-то об этом не знала. Сняла трубку и говорю: "Я здесь, приезжай скорее, пора уже". А оттуда голос незнакомый: "Очень вам не советую, милая девушка". Я ничего понять не могу, спрашиваю: "Чего не советуете?" А он отвечает: "В клиники идти" Тут я уже испугалась немного, говорю: "А вы-то кто?" А он: "Это вам вовсе ни к чему знать". У меня горло от страха перехватило, я же одна, а он, может, из соседнего кабинета звонит, представляешь? Я говорю: "Прекратите глупые шутки" - и хотела уже трубку бросить и бежать, но он вдруг говорит: "Я вас не пугаю, напротив, я хочу отвести от вас страшную беду. И от матери вашей". Ты знаешь, как я маму люблю? "Но в чем дело?" - спрашиваю. А он отвечает: "Возьмите-ка ручку и записывайте". И продиктовал номер твоих соседей. А потом говорит: "Позвоните, позовите Анатолия и скажитесь ему больной. Или что-нибудь еще придумайте. Всего доброго", - и положил трубку.
– Может быть, пошутил кто-то?
– Шуточки... Я сначала тоже так себя успокаивала. Посидела минуты три, страшно так, набрала этот номер, а сама еще не знаю - то ли больной скажусь, то ли наоборот, тебе про голос этот расскажу. Соседка тебя звать пошла, а в трубке вдруг опять: "Милая Офелия. Я уверен, вы намерены немедленно рассказать обо мне Анатолию. Вы так молоды. А неприятности могут быть так велики. Чего стоит одна только "Свобода?.."
– Что он имел в виду?
– Общество "Свобода". В школе у нас такое было. Баловства больше, чем политики. Но двое ребят оттуда сейчас за границей. А я была редактором нашей газеты. Рукописной.
– У тебя номерка не сохранилось?– я почему-то расслабился.
– Тебе смешно, да? А мне вот что-то не очень. По "Голосу Америки" говорят, что наши политические заключенные в психбольницах сидят. Здорово?
– Ерунда это все, выброси из головы...– Я привлек ее к себе, потерся щекой о щеку, но Леля была чужая.
– Ой, у тебя температура, - заметила она, - градусов тридцать девять. "Горячий мужчина". Может, тебе лечь? Ляг.
Я не успел ответить, потому что позвонили в дверь и я пошел открывать.