Фабрика мертвецов
Шрифт:
«Умрун. Нежить четвертого порядка, отсутствие проявлений прижизненного разума восполняются силой и скоростью.» – стремительно промелькнуло в голове. Он прямо как отец – будто классификация сейчас поможет!
Отец! Митя попытался закричать, но вместо крика о помощи из передавленного горла вырвался только слабый хрип. Бежать! Он рванулся вперед, туда, где за тончайшей ажурной завесой листьев был отец, люди, оружие…
Умрун рухнул сверху – обрушившаяся на плечи тяжесть вдавила Митю в землю, палая листва облепила лицо, лезла в рот.
– На станции телеграф есть? – за лиственной завесой негромко и спокойно говорил отец. – Надо отбить запрос в Управление Екатерининской железной дороги…
Крик захлебнулся на губах – когти умруна впились Мите в лоб, и мертвяк принялся отгибать ему голову назад, точно злой мальчишка, уродующий сестрину куклу. Боль! Чудовищная, мутящая разум! Алые колеса полыхнули перед глазами, но Митя уже высвободил руку, слепо, безнадежно ударил ножом…
Попал! Посеребренная сталь скрежетнула по кости, и тяжесть на спине исчезла. Но Митя только и мог, что перекатиться на спину – его скорчило в приступе выворачивающего наизнанку кашля.
– Хто там перхает – водички хлебнить та не заважайте его высокоблагородию! – из-за деревьев строго прикрикнул урядник.
– Нихто, Гнат Гнатыч, як бог свят – нихто! – донеслись голоса стражников.
Умрун стоял над Митей. Из-за выщеренных зубов казалось, что тварь улыбается. Почерневшие пальцы с когтями, торчащими сквозь ошметки плоти, точно сквозь порванные перчатки, ухватили Митю за шею. Тот попытался ударить снова… пальцы умруна намертво сомкнулись на запястье, удерживая руку с ножом, и мертвяк вздернул Митю в воздух. Заполненные червями глазницы уставились на отчаянно дергающегося в хватке юношу, умрун подождал мгновение, словно наслаждаясь беспомощностью своей жертвы… И со всей немалой силы приложил им об дерево. Прижал к стволу – и над Митей снова распахнулась вонючая пасть.
Митя отчаянно ударил ногой – попал, старая кость отчетливо треснула под ударом сапога. Мертвяку было все равно. Его перекосило набок – перебитая нога плохо держала – но пальцы намертво сомкнулись на горле жертвы. Пятки Мити судорожно замолотили по стволу…
Потревоженные листья негромко зашелестели…
– Кажись, стука хтось? – совсем рядом, чуть не над самым его ухом неуверенно спросил урядник.
– Делом занимайся, Гнат Гнатыч, а не дятлов слушай! – раздраженно буркнул исправник.
Полузадушенный Митя обвис в лапах умруна: сведенные пальцы еще сжимали нож, но поднять руку он уже не мог.
– Баю-баюшки-баю, не ходи в нашем краю… - мешающийся с шорохом листвы беззвучный шепот сочился сквозь гул крови в ушах. – Придет страшный мертвячок…
Последним усилием Митя изогнулся в умруновых когтях – так выгибается полураздавленный червяк… Уперся спиной в древесный ствол…
– …схватит Митю за бочок!
…и всадил подошвы ботинок умруну в живот.
– Аргх!
Толчок! Хватка мертвых
Последнее, что он успел увидеть там, в глубине рощи – разлетающегося в грязь, в липкие склизкие брызги умруна, и растрепанную крестьянскую девчонку лет двенадцати… сжимающую в кулачке истекающее чернотой и гнилью мертвое сердце! Сердце мертвяка судорожно дернулось в перепачканных тощих пальцах… и сомкнувшиеся ветки скрыли девчонку.
Митя распростерся на земле у начищенных сапог урядника.
Сладкий, кружащий голову воздух, хлынул в широко распахнутый рот. Каждый вздох отзывался невыносимой болью, но он дышал, дышал!
«Живой… И не упокоил! Нельзя… Я живой и не упокоил нежить! Живой и не упокоил! Живооой! Обошлооось!» - Мите казалось, что он кричит, орет, задыхаясь от счастья и ужаса разом, но на самом деле он только хрипел, царапая ногтями горло, пока усатая физиономия урядника не нависла над ним:
– Так то сынок ваш, ваш высоко-блаародь!
– Вижу. – процедил тот. При виде стоящего на четвереньках сына в глазах мелькнуло беспокойство. – Митя… Что случилось?
– Може, собака бешена покусала? – громким шепотом поинтересовался урядник. – Ач, як слюни-то текуть!
Митя хрипло выдохнул и вытер текущую изо рта слюну – на рукаве остались кровавые разводы. А ведь только сюртук отчистили…
– Меня… - Митя схватился руками за горло, комкая шейный платок – может, только благодаря ему сразу не удавили? – Пытался убить… Мертвяк…
– Митя, это было вчера ночью…
– Сейчас! – прохрипел он, с трудом выдавливая слова. – И то была навь… а это – умрун! Прыгнул на спину… Задушить пытался…
– Убери руки. – отец принялся распутывать шейный платок. – Урядник, посмотрите, что там.
Козырнувший Гнат Гнатыч нырнул в рощу:
– Тихо все, ваше высокоблагородие! – донеслось из-за ветвей. – Тобто… нема ничого!
Митя рванулся у отца из рук: как это – ничего? Да они там всю рощу перепахали, пока дрались!
– А ни следочка! – выбираясь из-под ветвей, объявил урядник. – Та и яки тут умруны – сроду у нас их не водилося! Хиба що анерал Попов, так поместье у него далече отсюда, и не умрун он вовсе даже, а упырь!
– Не упырь, а вомпер – учишь тебя, Гнат Гнатыч, учишь, никак разницу не запомнишь. – проворчал исправник. – Упырь – то нежить низшая, а его превосходительство у самого светлейшего князя Потемкина секретарем был, матушку-государыню Екатерину видывал, от нее и поместье получил, от как их высокоблагородие прям! Э, а это что ж выходит, Аркадий Валерьянович? Ежели сынка вашего и впрямь нечисть придушить пыталась… выходит, и тех двоих… – он мотнул головой в сторону трупов. – Тоже нечисть? Значит, никакого убийства и не было? Говорил я – места у нас тихие!