Face-to-face
Шрифт:
Тимур вздрогнул, покраснел, но лицо девочки было таким спокойным и невозмутимым, что он неожиданно решил ей объяснить:
— Интересно, посмотри — я, потом снова я, потом опять я, и так далеко-далеко. И сколько раз так будет меня? Я все считаю и не могу сосчитать.
Таня, подойдя, тоже посмотрела на свое отражение и осталась довольна — за две недели, проведенные в совхозе, кожа ее приобрела тот бронзовый оттенок, какой дает лишь горное солнце, и лицо уже не казалось бесцветным. Вот только брови и ресницы были слишком светлыми, но это легко можно было исправить. Вытащив из потайного кармана
Осмотр ее удовлетворил — смотревшая из зеркала девчонка была высокая, тоненькая, с еще сохранившейся модной стрижкой, сделанной перед отъездом из Ленинграда, и загадочными глазами египтянки на смуглом от загара лице. Таня решила, что похожа на инопланетянку из фантастического фильма, который они с Машей недавно смотрели в кинотеатре «Колизей».
«Если б еще волосы покрасить в белый цвет — вообще был бы класс. Жалко, Славка не видит. А что, подойти с утра к старой школе — привет, как поживаешь? Только надо сразу, как приедем, а то загар очень быстро сходит. Жалко — ходить бы весь год загорелой».
От мысли, что кожа ее не может весь год хранить этот прекрасный бронзовый оттенок, Таня слегка опечалилась, а Тимур, с открытым ртом наблюдавший, как она производит свои манипуляции с наведением марафета, наконец, не выдержал:
— Ну? Посчитала?
— Что? — думая о своем, Таня равнодушно посмотрела на него загадочным взглядом Клеопатры.
— Сколько их в зеркале?
— Ты, как маленький, — строго произнесла она, — это же отражение. Его невозможно посчитать, оно отражается во втором зеркале, потом опять отражается и так до бесконечности.
— У нас дома на фотоаппарате есть бесконечность, — печально проговорил Тимур, — это такая восьмерка, она на боку лежит, мне папа объяснил — раньше, когда он еще жил с нами. Ты не знаешь, мой папа вернется когда-нибудь?
В своей семье Муромцевы не делали тайны из смерти Юрия. Перед отъездом родители долго и пространно объясняли Тане, что Халиде и ее детям пока нельзя об этом знать, а она молча слушала, и лицо ее было непроницаемым. Теперь она не ответила брату на его вопрос, а лишь сказала:
— Пойдем на улицу? Ракетками помашем, пока не жарко.
Обрадовавшись, он побежал за ракетками для бадминтона, но едва они успели начать игру, как пришла Наталья, весело сказала:
— Играете? Молодцы. Тимка, дай, я тебя поцелую, — она чмокнула племянника в щеку, повернулась к дочери и нахмурилась: — Ты на кого похожа? Немедленно умой лицо!
— Почему? — невозмутимо спросила Таня. Она стояла, опустив руку с ракеткой, и спокойно смотрела на мать. — Ты тоже подводишь глаза и губы красишь.
— Не сравнивай меня с собой! — вспылила Наталья. — Ты позоришь и меня, и отца, и тетю Халиду — что подумают о нас люди? Ты видела здесь хоть одну девочку твоего возраста с накрашенными глазами и бровями?
— Здесь у всех и так черные брови и ресницы, зачем им краситься? А мне надо.
— Ничего тебе не надо! А ну, быстро — под умывальник и вымой лицо с мылом.
— Не хочу.
Тимур, переминаясь с ноги на ногу, с интересом ждал, чем окончится этот спор. Однако в этот момент на тропинке, ведущей к дому, показалась Фируза, которая легко несла на плече огромный бидон с молоком, казалось, не чувствуя его тяжести. По обе стороны от нее бежали Лиза с Дианой, и у каждой в руке было по маленькой корзиночке, наполненной инжиром. Наталья, не желая при Фирузе выяснять отношения с дочерью, тихо, но угрожающе предупредила:
— Подожди, я с тобой еще поговорю! — с этими словами она повернулась к подходившей Фирузе и сделала любезное лицо: — Здравствуйте. Лиза, Дианка, зайчики мои!
Девочки подбежали к тетке, показывая свои корзиночки:
— Тетя Наташа, смотри, сколько мы собрали!
Халида, выглянув в окно, негромко позвала всех обедать. Девочки, отдав свои корзиночки Наталье, отправились мыть испачканные землей руки. Таня демонстративно не стала умываться — так и села за стол с подчерненными бровями и глазами, подведенными а ля Клеопатра. При этом она, по-видимому, не испытывала ни капли смущения и с таким аппетитом уплетала сочные хинкали, что Наталья рассердилась и решила пойти на крайнюю меру — в ближайшее время делать вид, что дочь для нее не существует. Пусть одумается. Нарочито скользнув взглядом по Тане, как по пустому месту, она обратилась к Фирузе:
— Вы с такой легкостью несли на плече этот бидон — как струнка, даже не согнулись. Я думала он почти пустой, а сейчас на кухне стала наливать молоко в кувшин — с трудом оторвала его от земли. Как вы так можете? Ведь большая нагрузка на позвоночный столб!
— У вас в столицах, я видела, женщины тоже постоянно таскают тяжелые сумки, — возразила мать Халиды, — только они носят их в руках, от этого обвисают животы и болит спина.
— Да, вы правы, — вздохнула Наталья. — Но с грузом на плече в транспорт не залезешь. И потом, — она кокетливо улыбнулась, — нам помогают заботливые мужья.
— Носить молоко и мести пол — не мужское дело, — сурово отрезала Фируза. — Женщина есть женщина, мужчина есть мужчина. Мужчины построили наши дома и позаботились, чтобы мы ни в чем не знали нужды, а в сорок четвертом, когда мы бежали от НКВД, они охраняли нас и всегда готовы были защитить от опасности ценой своей жизни.
— А папа раньше, когда еще не уехал, всегда дома пол подметал, — печально вздохнула Диана. — И в магазин с мамой вместе ходил.
— А я сегодня во сне видела, что папа приехал, — неожиданно сказала Лиза. — Мама, когда же папочка приедет?
Наталья скользнула взглядом по помертвевшему лицу Халиды, встретилась глазами с Фирузой и, проглотив вставший в горле ком, торопливо произнесла:
— Будем ждать, милая. Скажите, — она вновь повернулась к Фирузе, — вы вот сейчас говорили про сорок четвертый год — неужели это правда, что до вас здесь не бывало ни единого человека? Так странно, ваш совхоз кажется таким обжитым местом — двухэтажные и трехэтажные дома, магазины, школы, дороги. И люди одеваются современно.
— Когда мы пришли сюда в сорок четвертом, у нас не было даже лопат и топоров — только пилы, веревки, несколько винтовок и немного пороху. Потому что нельзя было брать много груза — идти нужно было очень быстро, чтобы спастись от НКВД, кто был без оружия, тот нес еду и маленьких детей.