Face-to-face
Шрифт:
С трудом волоча ноги, Таня вышла из дома Фирузы и поплелась к развилке. Дойдя до нее, девочка оглянулась — матери позади не было — и, юркнув за придорожный камень, стала ждать. Она сама не знала почему, но хотела обязательно увидеть, как мать пойдет в дом Рустэма Гаджиева.
Наталья показалась, когда восток чуть окрасился в розовый цвет, и в воздухе повисла предутренняя мгла. Она дошла до развилки, постояла с полминуты, а потом вдруг решительно свернула в сторону кладбища, хотя к центральной улице совхоза, на которой находился дом Гаджиева, нужно было идти совсем в другую сторону. Обнаружить свое присутствие Тане было нельзя, она подождала, пока Наталья скроется за скалой, и только тогда выскочила из-за камня.
С одной стороны кладбища скала обрывалась пропастью. Здесь, у самого ее края, односельчане похоронили мужчин, погибших при строительстве моста. Далее лежали Наби и Садык, ценой своей жизни спасшие пятерых пассажиров туристского автобуса. На надгробии последней могилы была фотография красивой молодой женщины. Лизы, сестры Натальи, матери Юрия.
Южный рассвет разгорался быстро, и Тане, прятавшейся за скалой, уже отчетливо видна была издали застывшая перед портретом фигура матери. Глядя прямо в строгие глаза сестры, Наталья шептала, и шепот ее гулко отдавался мыслями в голове прижавшейся к камню дочери:
— Прости меня, Лиза. За все. За то, что не слушалась тебя и разбрасывала вещи. За то, что так долго не приходила к тебе на могилу. За то, что не сумела сберечь твоего сына. За то, что иногда забывала о своей дочери, твоей племяннице — ведь ты всегда говорила мне, что женщине ничто не может быть дороже ее ребенка. Я была плохая, да, но я исправлюсь.
Край солнца вышел из-за горизонта, и в этот миг пронзительный вопль Фирузы разорвал безмолвие:
— Ильдерим! Сынок! — растрепанная, с обезумевшим взглядом, она выскочила из дому и побежала, закинув назад голову и подняв руки к небу. — Она убила его! Эта женщина убила моего сына!
Встревоженные люди выбегали из своих домов и, ничего не понимая, спешили на крик. Фируза, добежав до развилки, остановилась, упала на колени и закрыла лицо, продолжая стонать, вокруг нее собиралась толпа недоумевавших односельчан. Старая Асият, дружившая еще с матерью Фирузы, наклонилась над бившейся в отчаянии женщиной и отвела ее руки от лица:
— Фируза, посмотри на меня, что с тобой случилось? Или злой дух вселился в твое тело?
— Я вырежу ее сердце, как она зарезала моего сына! Это Наталья! Убийца! Убийца!
В черных глазах Фирузы было столько страдания и гнева, что Асият, вздрогнув, невольно отпрянула назад. Шум на дороге донесся до кладбища, Таня испуганно сжалась, Наталья вздрогнула и прислушалась, а когда слово «убийца» достигло ее слуха, она криво усмехнулась и выпрямилась. Решение родилось мгновенно. Таня, выскочив из своего укрытия, бросилась к матери, но не успела добежать. Она была в двух шагах от Натальи, когда та, взглянув в последний раз на солнце, улыбнулась и шагнула в пропасть.
— Мамочка, мама!
Люди, столпившиеся на развилке, на миг застыли, услышав вопль, даже Фируза перестала кричать, а потом, вскочив на ноги, бросилась в сторону кладбища — так стремительно, что односельчане едва поспевали за ней.
Стоявшая на краю скалы Таня молча смотрела вниз со странно безмятежным выражением лица — словно это не из ее груди только что вырвался отчаянный и горький крик. Фируза метнулась к ней:
— Где она? Где твоя мать?!
Девочка слегка повернула голову в ее сторону и, не ответив, вновь устремила взгляд в пропасть. Умолкнув, люди обратили взгляды вниз. Там, где Джурмут, огибая камни, бурлит и искрится алмазными брызгами в лучах восходящего солнца, лежала крохотная фигурка. Руки ее были широко раскинуты, и с высоты скалы она напоминала детскую куклу, одетую в розовое платьице. Коршун покружил немного в воздухе, но кто-то из людей, очнувшись, бросил в него камень, и он улетел.
Вновь завопив, Фируза ударилась головой о землю, Асият и другие женщины схватили ее за плечи, не давая биться. Таня метнулась в сторону с криком:
— Нет!
Ее удерживали, о чем-то спрашивали, но она зажмурилась и только трясла головой. Между собой окружающие переговаривались по-бежитински и по-аварски, и языка их Таня не понимала, но в мозгу неожиданно стали вспыхивать обрывки фраз. Вспыхивали и становились все отчетливей:
«Сейчас не надо с ней говорить, она не в себе, нужно увести ее».
«Куда? Ее отцу сообщили?»
«Люди пошли ему сказать».
«Нельзя вести ее к Халиде, та, бедняжка, и без того вся извелась по мужу, а теперь еще ее брата зарезала эта русская женщина. Зарезала и убила себя, ей теперь уже все равно, но ведь девочка — ее дочь».
Неожиданно возникло ощущение чего-то родного. Знакомый голос твердил:
— Таня, Танюша!
Халида. Таня, бессильно поникнув, открыла глаза. Халида взяла ее за руку, как ребенка, и повела домой, даже не взглянув на рыдавшую мать. Люди молча расступались перед ними, давая дорогу.
Испуганным Дианке и Лизе Халида велела заварить чай, сама уложила Таню на кровать, поцеловала и едва спустилась вниз, как в дом ворвалась Фируза. Пытаясь ее удержать, следом за ней вошли Асият, Зара и еще две женщины.
— Ты, моя дочь! Твоего брата сейчас убили, а ты привела дочь этой убийцы в свой дом!
Халида выпрямилась, придерживая руками живот, вокруг глаз ее лежали черные круги, но взгляд был холодным.
— Выйдите, прошу вас, — попросила она женщин, — я хочу поговорить с мамой.
— Халида, дочка, — начала было Асият, другие женщины неуверенно переминались с ноги на ногу, но Зара решительно потянула их всех к выходу:
— Пойдем, пойдем!
Когда за ними закрылась дверь, Халида повернулась к матери.
— Это ты помогла им встретиться, мама, — негромко произнесла она, — ты забыла, в чем ты мне клялась? Ты нарушила свою клятву, и я тоже не сделала всего, что могла, чтобы помешать этому. Так не будем сваливать беды, какие мы заслужили, на головы невиновных.