Факел Новороссии
Шрифт:
Поймите нас…
В тот момент, весной-летом 2014 года, в Донецке я имел возможность сколотить свой собственный отряд. Но я доверился Игорю Стрелкову, который находился в Славянске, а там полным ходом уже шла полноценная война. И не жалею об этом, хотя некоторые мои соратники резко критиковали меня за это. Стрелок — человек глубочайшей порядочности и чести. Помогали мы «славянам» всем, чем могли. Отправляли добровольцев, тонны грузов ежесуточно. Вкладывали в Славянск все свои силы, ресурсы и мысли. Жалеть нужно о том, что все в ДНР пошло по пути атаманщины и уголовщины, последствия коих теперь, год спустя, приходится ликвидировать с такой кровью и потерями. Я-то как раз рассуждал и поступал как государственник, жертвуя личными амбициями в угоду общему делу.
Я хотел помочь Игорю Ивановичу. Ему остро не хватало таких
Впрочем, и назначенный 16 мая премьером ДНР московский политтехнолог Александр Бородай местных не знал. Он встречался с теми, кого ему указывали, общаясь и с представителями олигархии, и с деятелями революции. Кстати, с Бородаем у меня совместной работы не получилось.
Надо было помочь обороне Славянска. К тому времени силы карателей занимали Карачун-гору, господствовавшую над городом, и оттуда вели обстрел Славянска из орудий и минометов. Там шли упорные бои — у берегов речки Сухой Торец. Мы с ненавистью смотрели на гору Черная смерть (так переводится с тюркского ее название) и на 222-метовую телевышку на ней. Оружия остро не хватало. Не хватало денег на закупку всего необходимого. Все силы ополчения ДНР в Славянске в середине мая 2014-го насчитывали около восьмисот бойцов. Это говорит не только об их стойкости и мужестве, но и о том, в каком состоянии тогда были и Украина, и ее армия. Сейчас бы ВСУ, прошедшие столько боев, смяли бы гарнизон Стрелкова за пару дней. А тогда «укры» еще только учились воевать. В случае, если бы Москва поступила так же, как в 2008-м в Грузии, они просто разбежались бы. Но рассчитывать приходилось только на самих себя. Танков и другой бронетехники у нас практически не было. Славянск в те дни выступал настоящим форпостом ДНР. Оружие туда поступало, но в основном старое, просроченное. Иногда отказывал каждый второй выстрел ганатомета РПГ-7. В ход шло, конечно, трофейное оружие, люди приходили с охотничьими карабинами и порой — с гладкостволками. В общем, все напоминало войну в Нагорном Карабахе году этак в 1988–1990-м. Кстати, и основная масса киевских войск, сил АТО, концентрировалась именно у Славянска.
Да и воевали ВСУ еще очень плохо. Одни считали, что обо всем можно договориться. Другие считали все дурным сном: еще не раскрутился маховик пропаганды, не была разбужена сильная мотивация для войны. Еще не было той жажды крови, как летом 2014-го и позже.
В общем, я уехал в Донецк — инкогнито. Ходил в маске и с охраной, разбирался в тамошнем запутанном клубке. От создания своего вооруженного «батальона Губарева» я отказался. Войной должен заниматься более опытный командир, Стрелков. Было бы преступным тащить на себя оружие, потоки гуманитарной помощи в то время, когда в Славянске наши братья стоят насмерть против превосходящих сил врага. Мы с соратниками потолковали и определились: «Все для Стрелкова, все — для Славянска!» К сожалению, так поступали далеко не все, кто был вынесен революцией на вершины власти в ДНР. Мы решили создать Мобилизационное управление Минобороны ДНР. Подготовили положение о нем и приказ. Стрелков подписал.
Итак, наше Мобуправление должно было заниматься приемом добровольцев, их отбором и отбраковкой, возможным призывом в армию граждан ДНР, военно-учетным делом. На управление ложилась обязанность вести информационно-пропагандистскую работу, патриотическое воспитание молодежи и снабжать армию всем необходимым. Мы должны были развернуть сеть мобилизационных пунктов.
Мы открыли первый пункт. Там работало два десятка человек. Мы принимали добровольцев, кормили их в столовой. Устраивали им медосмотр, обследование у психиатра. Людей проверял «особист». Тех, кто был годен, на автобусе перебрасывали в Славянск. Естественно, никакого финансирования у нас на все это не было: приходилось самим собирать деньги. На то же топливо для автобуса. Палатки нашего управления стояли по всему городу. Отправляли мы к Стрелкову около тридцати человек ежедневно все лето 2014-го.
Это дело, за которое мне не стыдно. И мне действительно было важно делать дело, а не превращать ДНР в криминальную клоаку.
Бородай как «Рука Москвы»
Прибытие
Реальной же властью в ДНР стали командиры батальонов, полевые «батьки». Надо сказать, Бородай моей деятельности не мешал — и на том спасибо. Правительство Бородая — правительство первого созыва — отличалось некоторой недееспособностью.
При Бородае большая часть структуры украинской власти сидела и работала в Донецке. Даже местное МВД продолжало исправно собирать информацию и передавать ее в Киев. Когда знаменитый Игорь Безлер пришел их закрыть, Бородай объявил его преступником. Правда, потом дело замяли, объявив «непоняткой». Но факт остается фактом. Мне о работе структур МВД рассказали сами милиционеры из числа наших сторонников. Я знал, где стоят компьютеры, где собиралась информация на нас, «сепаратистов». Сами менты мне говорили: «Что это такое? Правительство ДНР намерено работать или нет?» Я передал эти сведения Бородаю. Но он ничего не делал. Безлер 1 июля 2014-го просто взял областное УВД и силой «уволил» его начальника, Пожидаева. Со стрельбой и гибелью охранника. А что Игорь Безлер должен был делать? Допускать, чтобы милицейская агентура продолжала работать в области и все о нас знали в Киеве? Вы можете представить себе, чтобы у Стрелкова в Славянске продолжал действовать городской отдел МВД, подчиненный Киеву? Потом Бородай с Безлером вроде благополучно разобрались в этой истории.
Зато в ДНР сразу же расцвел криминал. Полевые командиры принялись отбирать дорогие автомобили у богатых. Просто останавливали такие машины и заявляли владельцам: «Этот автомобиль переходит в распоряжение республики!» А на самом деле — в частную собственность самого атамана отряда. Понятное дело, что грабили состоятельных людей. Мол, богатый, на очень дорогой машине — значит, гад и кровопийца по определению. При этом самые богатые — вроде олигарха Ахметова — собственности не лишились. А в Донецке воцарилось нечто, что до боли напоминало уголовный беспредел в Петрограде конца 1917-го и начала 1918-го. Продажа экспроприированных (отжатых, как говорят сейчас) дорогих авто стала прибыльным бизнесом для полевых командиров. Вывозили через коррумпированных пограничников, буквально обрушив рынок «бэушных» ВИП-авто на юге Российской Федерации. В общем, все это выставляло Русский мир как царство победившей братковщины девяностых, давая неистощимый материал для пропагандистов Киева.
Как тяжко трудился Бородай? Собирал непонятные совещания, где пытался «разруливать» конфликты между командирами батальонов. Но они на него, как правило, клали с прибором. Мол, кто ты такой, чтобы нами командовать? Мы-то все — тутошние, друг друга знаем, а ты — приезжий. Винтовка рождает власть, а стволы и бойцы — у нас. Бородай отличался тотальной непунктуальностью и жуткой неорганизованностью. Никакой экономикой, никаким снабжением армии он толком не занимался. Это потом Бородай назовет сей новофеодальный бардак «удачным стартапом» ДНР. Только крайняя слабость украинской власти тогда спасла республику от быстрого подавления.
Мы, посмотрев на все это, решили так: Бородай приехал сюда, чтобы получить ореол первого премьера ДНР. А потом — вернуться в Москву и этим хвалиться, рисоваться. Так и получилось. Смешно смотреть, как Бородай с серьезным видом рассуждает в СМИ о том периоде.
Мне очень больно писать об этом. Идею Новороссии мы лелеяли в своих сердцах и умах много-много лет. Мы мечтали о том, что наша Новороссия станет страной с самым передовым общественным строем, без ига бессовестных олигархов, с подлинными народными Советами. Реальной альтернативой мракобесию европейско-интегрированной новой бандеровщине. С гордой, высокоразвитой экономикой передовой индустрии и прикладной наукой мирового класса. Мы видели Новороссию как страну-технопарк, как одно из научно-промышленных сердец Русского мира. Как оплот индустриализации России. Как страну, жизнь в которой намного лучше, чем на Украине, пораженной тяжкой психопатологией «интеграции в Европу». Мы считали, что Донбасс, быстро отделившийся от безнадежно рехнувшейся Украины, переставал содержать паразитические, деградировавшие, уничтожившие свой реальный сектор центральные и западные регионы «самостийной», переставал отдавать средства алчной олигархии — и тем самым резко улучшал свое экономическое положение.