Факел
Шрифт:
— Благодарю тебя за совет, Подалирий, — терпеливо ответил Гиппократ. — И за воду из источника Аполлона, которой мы сейчас воспользуемся. Это было очень любезно с твоей стороны. Но боюсь, нам все-таки придется сыграть свадьбу, не думая о луне, потому что сегодня вечером Эврифон уезжает в Македонию.
Праксифея проводила Подалирия до дверей, повторяя, что он всегда был опорой всей их семьи. Так что Подалирий направился в ятрейон, улыбаясь и чувствуя, что в его жизнь вошло что-то новое и очень интересное.
— Ну, вот опять, — воскликнул Гиппократ, обращаясь к Дафне, —
Дафна смущенно покраснела и хотела было уйти, но Гиппократ продолжал говорить, увлеченный своими рассуждениями:
— Моя мать в глубине души почти верит, что вода из источника Ворины сделает наше счастье еще более светлым. И даже ты — даже ты! — испугалась кошки, перебежавшей нам дорогу, и была благодарна старухе, которая плюнула себе на грудь, чтобы отвести от нас беду. Отсюда недалеко и до веры в то, что каждая болезнь, каждый недуг вызывается каким-нибудь богом или злым духом. Конечно, это глупости. Но все же нам следует совершить омовение. Я отнесу твой мех в ванную комнату и положу его на полку. Тебе достаточно будет отстегнуть застежку, вот тут, на задней ноге, и польется вода. А чтобы она перестала течь, снова застегни застежку. Ну, будем надеяться, что твоя нежная кожа пропитается благодатью Аполлона!
Омывшись и позавтракав, Гиппократ вышел в большой двор. Прогуливаясь в тени деревьев, он размышлял о том, какой это странный день — день его свадьбы. Он думал, что Дафна пойдет с ним, но Дафна сказала, что ей некогда гулять. Наверное, и ему следовало бы найти себе какое-то дело. Ведь все, кроме него, чем-то заняты. Он услышал лай Бобона и тут только заметил, что обе створки ворот распахнуты. По двору шел Сосандр, а с ним — отец его будущей жены. Он поспешил к ним навстречу.
— Я глубоко сожалею, Эврифон, — начал он, — о гибели в огне жены Ктесиарха и твоих драгоценных свитков.
— Благодарю тебя, Гиппократ, — ответил Эврифон, выпрямляясь и грустно глядя на него. — Немало событий произошло с того дня, когда мы совещались с тобой у постели Фаргелии. Не могу выразить, как мне тяжело, что тебя ложно обвинили в ее несчастье и поджоге. Теперь мы знаем, кто распускал эту клевету и с какой целью. — Тут выражение его лица смягчилось. — У медицины есть свои загадки, но они не идут ни в какое сравнение с загадками, которые задают нам женщины. Ну, во всяком случае, Дафна теперь счастлива, а я счастлив ее счастьем.
— Я тоже счастлив, — с улыбкой ответил Гиппократ. — Но я хочу попросить у тебя позволения возвратить тебе свитки, которые ты подарил нам. Пусть они положат начало твоей новой библиотеке.
— Нет, я не возьму их. Я подарил тебе эти свитки, так храни их, как приданое моей дочери. К несчастью, больше я ничего не могу дать за ней. Теперь, Гиппократ, тебе принадлежит единственный экземпляр «Книдской прогностики», единственный экземпляр моих собственных сочинений, и моя единственная дочь. В твоих руках моя посмертная слава и все, что мне оставалось в жизни
Эврифон подошел к Дафне, а Гиппократ с удивлением заметил, что всюду вокруг него стоят люди, а в ворота входят все новые и новые гости. Вслед за косскими архонтами явилась целая толпа горожан. Пришел и Тимофей, первый архонт Книда, и даже Тимон, первый архонт Коса. Горе оставило свой след на его лице — оно было бледно, под глазами легли черные круги, — но держался он с обычным достоинством. И именно он поднял руку, призывая к молчанию.
Только тут Гиппократ сообразил, что позади него тесной кучкой стоят его ученики и что к нему подошли Сосандр, Подалирий и Пиндар. Он ощутил ту теплую радость, которую порождает только вера в преданность любящих друзей.
— Гиппократ, — громким голосом произнес Тимон, — сначала я буду говорить от имени Совета острова Коса. Мы очень сожалеем, что ты стал жертвой ложных обвинений. Мы доводим до всеобщего сведения, что в поджоге книгохранилища асклепиадов Книда был виновен Буто, который два дня назад умер у меня в доме. Он же повинен в смерти тех, кто погиб во время пожара. А от имени всех жителей Коса я скажу, что мы гордимся славой, которую ты принес нашему острову. Коссцы всегда будут гордиться тем, что ты родился здесь и что ты остался здесь лечить больных и обучать искусству врачевания, хотя тебя призывал весь мир.
Он умолк, силясь справиться с охватившим его волнением.
— И наконец, в час моего горя я благодарю тебя, прославленного врача, за доброту и дружбу, которые ты выказал моему сыну и моей жене, ныне покойным. Благодарю тебя и за доброту ко мне и к моей дочери, за доброту, которую нельзя оплатить никакими деньгами. А теперь, — добавил он, отходя, — будет говорить Тимофей от имени архонтов Книда.
Толпа расступилась в почтительном молчании. Тимон направился к воротам, где его уже ждала Пенелопа, и они ушли.
— Архонты Книда, — говорил Тимофей, — также убедились, что это преступление совершил Буто. Я хорошо знаю, что не так-то просто бывает стереть с доброго имени человека пятно лживых обвинений, но я отвезу в Книд это известие, этот целительный бальзам против клеветы. Дорийцы великого пятиградия гордятся своими асклепиадами. Сегодня древняя медицинская школа Книда объединяется с более молодой косской школой в новом взаимопонимании и через счастливый брак. Эврифон и Гиппократ встретили испытание горьких потерь и тяжкой несправедливости мужественно и благородно, как подобает истинным грекам. Да славятся асклепиады!
Толпа дружно подхватила этот крик, и Гиппократ, повернувшись к брату, заметил в его глазах слезы. А Пиндар сказал:
— Твои ученики радуются вместе с тобой. Мы никогда не забудем пример, который ты нам показал, как не забудем твоей мечты о превращении медицины в науку, как не забудем клятвы.
Позже Дафна отыскала Гиппократа, который одиноко сидел в своей приемной.
— О чем ты тут думаешь наедине с самим собой? — спросила она.
— Жениху в день свадьбы, очевидно, совершенно нечего делать; вот я и старался понять, что такое настоящее счастье.