Факиры-очарователи
Шрифт:
Однажды я, в сопровождении одного из своих друзей, только что приехавшего из Европы, посетил старую пагоду в Вилленуре, в трех лье от Пондишери. Мой товарищ был очень красив и поражал той красотой, которая невольно говорит о чистоте расы и соединяет в себе силу и изящество.
Когда мы проходили двором пагоды у священного пруда, брамины, ожидавшие получить хорошую подачку, выслали к нам всех баядерок пагоды, чтобы выпросить у нас пожертвование в пользу богов. Баядерки появились в своих костюмах из разноцветного шелка,
Самой младшей из них не было и тринадцати лет, а старшей вряд ли сравнялось восемнадцать.
Среди этих очаровательных созданий, проходивших с улыбкой мимо нас, я не заметил ни одной, которая не оставила своего благосклонного взгляда на моем молодом друге. Одна из них едва заметно наклонила свою голову, пройдя возле него, на что он не обратил внимания, да, кажется, кроме меня этого никто не заметил.
Я понял, что это не невольное движение головы и что в этой стране, где каждый жест, каждый взгляд подвергается строгому осуждению, этот кивок должен иметь свои последствия. —
Баядерка, привлекшая мое внимание, была красивая девушка с продолговатым, как у итальянской мадонны, профилем, с прелестной фигурой, затянутой в шелк вишневатого цвета, вышитый золотистыми блестками, пышные волосы едва сдерживались священной повязкой, а громадные черные глаза казались бархатными под густыми длинными ресницами, пунцовые губы безукоризненного рисунка и прелестные белые зубки довершали ее красоту, ножками и ручками индусские женщины славятся, так что девушка являла собою образец совершенной восточной красоты. Этой молодой баядерке могло быть, самое большое, от шестнадцати до семнадцати лет, и красота ее достигла полного и пышного расцвета.
Должно быть, она заметила мой пристальный взгляд, потому что, протанцевав по приказанию главного брамина со своими подругами в благодарность за нашу жертву, она ни разу не обернулась в нашу сторону и ушла на галерею, ведущую в помещение баядерок.
— Возможно, что и я ошибся, — сказал я себе, — но, кажется, моему другу предстоит приключение, о котором он и не подозревает.
Я ничего не сказал ему, велел немного придержать лошадей, чтобы было удобно разговаривать, и заговорил о молодых девушках, которых мы только что видели.
Мой компаньон был в восторге от них и всю дорогу только и рассыпался в похвалах жрицам Шивы.
— Я бы отдал десять лет жизни, чтобы быть любимым, хоть день одной из этих красавиц! — вскричал он, наконец.
— А какую бы вы выбрали?
— Ту, у которой были изумрудные серьги в ушах.
— Это была именно та, которую и я приметил.
Я не удержался от искушения сказать ему, что бывают разные случаи, и что, может быть, такой жертвы, как десять лет жизни, и не потребуется.
Он ухватился за мои слова и начал умолять объяснить в чем дело.
Я ответил ему, что это просто мое предположение, и что
я, в сущности, ничего не знаю.
Мы вернулись в Пондишери. В тот же день вечером, как я этого и ждал, к моему другу явился один из музыкантов пагоды с поручением от баядерки.
Поручение это состояло в том, что музыкант передал надорванный лист бетеля, что должно было обозначать: «имейте доверие».
Молодой человек, не говоривший на тамульском наречии, попросил меня быть переводчиком, и вот разговор между мною и этим гандгарбой (музыкантом):
— Кто послал тебя? — спросил я музыканта, который стоял молча, как того требовал индусский-этикет, в ожидании, пока его спросят.
— Салям, доре (добрый день, господин), — отвечал он, — пусть боги охраняют твои дни и ночи, а в час кончины пусть глаза твои увидят сыновей твоего сына… Меня послала баядерка Нурвади. Иди, сказала она, снеси этот лист бетеля молодому франки (французу) и говори с ним безбоязненно.
— Молодой франки с большой улицы Багура, — заговорил я на языке музыканта, — не знает прекрасного языка Коромандельского берега, говори, я переведу ему твою мысль.
— Нурвади увидала молодого франки и сейчас же почувствовала, что всемогущий Кама пронзил ее сердце тысячью стрел. А франки заметил ли Нурвади?
— Мой друг франки, — ответил я, — заметил Нурвади и сейчас же почувствовал, что всемогущий Кама пронзил его сердце тысячью стрел.
— Хорошо!.. Около девяти часов, когда Ма (луна), склоняясь к востоку, исчезнет в волнах, и священные слоны ударят в звонкие гонги, возвещая время, Нурвади придет, чтобы вернуть молодому франки золотые иглы, которые его взгляды воткнули ей в сердце.
— А когда именно?
— Сегодня ночью.
Эта быстрая развязка не удивила меня. Индусские женщины еще более капризны, нежели европейские, и их желание — закон для окружающих.
— Хорошо, гадгарба, — отвечал я церемонно и повторяя его величественные жесты, — когда Ма, склоняясь к востоку, исчезнет в волнах, и когда священные слоны ударят в звонкие гонги, молодой франки будет ожидать прекрасную Нурвади и вернет ей стрелу любви, которую она вонзила ему в сердце.
— Будет ли молодой франки осторожен?
— Будь спокоен.
— Салям, доре!
— Салям, гадгарба!
И, повернувшись, индус побежал по направлению Вилленура.
— Что хотел этот человек? — спросил меня тогда мой заинтересованный друг, не поняв ни слова из нашего разговора.
— Он пришел сказать, что случай, о котором я вам говорил несколько минут тому назад, явится сегодня в лице прелестной баядерки, которую вы покорили одним взглядом. Мой друг не поверил, предполагая мистификацию, и я еле смог убедить его в противном.