Фактор страха
Шрифт:
Ошеломленный, Романенко дернул рукой, сбросив на пол стакан. Галкин с ненавистью посмотрел на Дронго и прошипел:
— Жаль, вы не стали сегодня трупом. А ведь могли!
— Передайте ему, что я жив, — сказал Дронго, — но не буду настаивать на эксгумации его несуществующего трупа. И скажите, что я его все равно достану. До свидания.
Когда они сели в машину, Романенко сказал:
— Может, объясните, что происходит?
— Я с самого начала был убежден, что неизвестный аналитик кто-то из посвященных в детали всех этих событий. По почерку догадался. Во-первых, желание о себе заявить. Люди маленького роста страдают обычно «наполеоновским комплексом». А Кочиевский, можно сказать, коротышка. Во-вторых, он использует бывших сотрудников КГБ и МВД, не доверяя уголовной шпане. Это, если хотите, его фирменный знак. Жучкова вполне могла узнать его голос, видимо, в свое время он звонил Артемьеву. Поэтому он и пользовался модулятором, изменявшим голос, или же писал ей записки. Мгновенная реакция всегда была отличительной чертой Кочиевского. Ну и наконец сам факт его гибели. Ведь он не застрелился. Сгорел в собственной машине, что маловероятно для полковника военной разведки. Экспертиза показала, что он сначала застрелился, а потом сгорел.
Вспомните, Гарибян говорил, что отпечатки пальцев подделать невозможно. А там был сгоревший труп. Стал бы Кочиевский думать о своем трупе после того, как застрелился? Вряд ли. У полковника всегда была железная логика. Приятно иметь дело с достойным противником. Хотя сегодня он заставил меня дважды переодеваться. Он знал, где я живу, знал, в какой больнице Вейдеманис, и еще множество всяких деталей, известных лишь ему одному. Экспертиза установила, что он поджег машину и в этот момент застрелился. А я думаю, что он застрелил какого-то беднягу, подбросив труп в машину, и сжег ее, чтобы замести следы.
— Вы меня почти убедили, — сказал Романенко, — но, если это действительно Кочиевский, вам грозит нешуточная опасность.
— Нет. Пока нет. Галкин не рискнет звонить ему прямо сейчас. Подождет до утра, чтобы найти другой телефон. Наши разговоры о телефонных распечатках его явно смутили. Он найдет способ связаться завтра с «погибшим» полковником. Но если я прав, совершенно непонятно, почему Кочиевский все еще в Москве. Что ему нужно? Почему он так упорно поддерживает Чиряева? Почему свел Галину с Хатылевым и следит за расследованием дела? Почему не угомонится? Почему?
— И вы знаете ответы на все эти вопросы?
— Знаю. Деньги. Ради них он воскрес и готов буквально на все. Ему плевать на Чиряева. Он использует Галкина, играя на его честолюбии. Но главное для него — три миллиона долларов. Я понял, почему он стремится избавиться от меня. Я фактор страха. Он боится только меня. Однажды он проиграл мне, имитируя самоубийство. Теперь ему нужно меня убрать, чтобы без проблем завладеть деньгами. За три миллиона долларов он будет драться. Этим и объясняется его интерес к вашему расследованию и желание освободить Чиряева. Ради этого он и устранил Труфилова. Ему нужен живой и невредимый Чиряев, чтобы завладеть тремя миллионами долларов. Он собирается обмануть всех и знает, что только я могу ему помешать.
— Вы уже помешали, — сказал Романенко, — знаете, мне бы хотелось взять вас к нам на работу. Вы ведь юрист по профессии.
— Все не так просто, — усмехнулся Дронго, — вы же знаете, что это невозможно.
— Теперь я уверен в успешном завершении нашего расследования, — сказал Романенко.
— Пока не надели наручники на всех чиновников, связанных с Ахметовым, говорить об этом рано.
Москва. 13 мая
Этой ночью он остался в своей квартире совершенно один. Несмотря на его возражения, Романенко приказал оставить у дома охрану с офицерами ФСБ на всю ночь. В третьем часу, уже собираясь лечь, Дронго спустился вниз и увидел, что оба офицера мирно спят в машине. Он постучал в стекло.
— Что случилось? — спросил один из них, моментально проснувшись.
— Можете ехать домой, — сказал Дронго, — вам разрешено. Звонил Романенко.
— У нас свой начальник, — возразил, протирая глаза, второй офицер.
— Он тоже звонил, — отмахнулся Дронго, — уезжайте. Спасибо за все.
Он поднялся наверх и лег спать. Утром проснулся в одиннадцать часов, радуясь, что никто его не разбудил. Прошел на кухню, заварил чай, выпил чашку, побрился, оделся и уже собрался уходить, когда заработал подключенный к Интернету компьютер.
— Ты все-таки меня вычислил, — передал полковник.
«Молодец Галкин, — усмехнувшись, подумал Дронго, — нашел-таки возможность сообщить Кочиевскому, что я его разоблачил».
— А ты думал, у меня ничего не получится? — спросил Дронго.
— Ты очень везучий, — сказал полковник.
— Надеюсь, мой компьютер не взорвется? — спросил Дронго.
— Ты еще и шутник. Не боишься меня? Вдруг я стою у тебя за дверью?
— Не боюсь. Тебе только что сообщили обо мне. Ты думал, меня уже нет, но ошибся.
— Чего ты хочешь? — спросил полковник.
— Ты знаешь чего, — ответил Дронго, — помочь Романенко завершить расследование. И знаю, чего хочешь ты.
— Тогда не будем друг другу мешать.
— Не получится. Я тебе не верю.
— Ведь можно договориться, — сказал полковник.
— После того, как ты столько раз на меня покушался?
— А ты меня убил, — сказал Кочиевский, — мои родные считают меня мертвым. Мне тяжелее, чем тебе.
— Ты сам себя убил, потом воскресил.
— Я не хочу начинать все сначала. С меня хватит. Я хочу исчезнуть из Москвы и никогда больше здесь не появляться.
— На каких условиях будем договариваться? — спросил Дронго. Он вдруг вспомнил про Зиновия Михайловича, поднял трубку, набрал нужный номер.
— Прежде всего ты должен согласиться на переговоры.
— Нет. Прежде всего ты мне скажешь, на каких условиях собираешься вести переговоры. Чего именно хочешь?
В это время Зиновий Михайлович снял трубку и Дронго быстро сказал ему:
— Он сейчас связался со мной. Постарайтесь выяснить, где он находится.
— Если я скажу, чего хочу, ты поймешь, чего я не хочу.
— Не нужно хитрить. Говори условия.
— Ты оставляешь меня в покое на два дня, после чего я сдаю тебе всю компанию. Всех покровителей Ахметова. Согласен?
— Давай наоборот. Ты сдаешь мне всех покровителей Ахметова, а я тебя не трогаю два дня.
— Исключено.
— Тогда не обещаю тебе спокойной жизни.
— Напрасно ты ввязался в эту игру, рано или поздно проиграешь. Задействованы слишком мощные силы.