Фактор страха
Шрифт:
Четыре полки занимала поэзия. Дронго, владевший пятью языками, мог по достоинству оценить и Байрона, и Физули, и Франсиско Кеведо. Но предпочтение отдавал Пушкину, Лермонтову, Тютчеву, Пастернаку, Ахматовой, Цветаевой, Блоку, Есенину, Мандельштаму. Из восточных поэтов — Низами, Насими, Физули, Хафизу, Хайяму. Роберт Бернс был на английском и русском.
Дальше шли полки с его современниками: Габриэль Гарсиа Маркес и целая плеяда его латиноамериканских друзей — Борхес, Карпентьер, Отеро Сильва, Кортасар,
Библиотека была огромной. В отдельном шкафу хранились книги Сартра, Камю, Монтеня, Кафки, Томаса Манна и Генриха Манна, Сэлинджера. Если он погибнет, его книги, его верные друзья, останутся одни. Попадут в чужие руки. И Дронго с болью окинул их взглядом, словно заранее прося прощения за невольное предательство.
Сегодня решающий день, возможно, последний в его жизни. Он старался об этом не думать. Вдруг зазвонил телефон. Кто бы это мог быть? Сейчас половина десятого. Все друзья и знакомые знают, что в это время он еще спит. Дронго подошел к телефону, включил автоответчик.
— Это я, — услышал он голос Джил. — Я из Бостона. — Она говорила по-английски. — Надеюсь, не разбудила. Не знаю, сколько у вас сейчас времени, но ты, кажется, поздно ложишься.
— Джил, — он схватил трубку. — Почему ты в Бостоне. Что случилось?
— Здравствуй, — засмеялась она, — ничего не случилось. Все в порядке. Я приехала сюда на несколько дней вместе с группой студентов, которые прилетели в Гарвард на научную конференцию.
— Как хорошо, что ты позвонила, — сказал Дронго. Хотел добавить, что очень скучает, но раздумал. Ему вообще чужда была сентиментальность, он считал, что мужчине она не к лицу.
— Мне так тебя не хватает, — проговорила она, — все время мечтаю о встрече. Почему ты никогда не звонишь?
Он не сказал, что ему стоит больших трудов не звонить. Дронго не мог избавиться от мысли, что они принадлежат к разным мирам, что им не суждено быть вместе и что когда-нибудь она его забудет.
— Сам не знаю, — ответил он, — наверно, боюсь быть назойливым.
— Но ты ни разу не звонил, — рассмеялась она. Джил не умела на него обижаться. Но сегодня у нее в голосе появились какие-то новые нотки.
— У тебя все в порядке? — спросил Дронго.
— Наоборот, — снова засмеялась Джил, — все не в порядке.
Что-то не так. Она слишком веселая. Или это ему показалось? Она действительно забыла, сколько времени сейчас в Москве, или сделала вид, что забыла? Что с ней случилось?
— Джил, когда мы можем увидеться?
— Я завтра возвращаюсь в Лондон. Когда ты сможешь туда прилететь?
— Завтра. Вернее, послезавтра. Шестнадцатого мая, — пообещал он.
— Правда, прилетишь? — спросила она.
— Разве я тебя когда-нибудь обманывал?
— Нет, — счастливо засмеялась Джил, — никогда. — И, помолчав, сказала: — Знаешь, я не хотела тебе говорить по телефону. Но лучше сказать прямо сейчас. Все равно не смогу вытерпеть и через час опять позвоню.
— Что случилось? — У него сильнее забилось сердце. Неужели она полюбила кого-то? Впрочем, этого следовало ожидать. Наивно было рассчитывать на постоянство их отношений.
— Я хотела тебе сказать… — она запнулась.
Он почувствовал, как задергалась щека, так обычно бывало в моменты сильных волнений.
— Я была у врача, — продолжала Джил.
Он нахмурился. Неужели заболела? В ее возрасте? Чем она могла заболеть? Почему же она тянет, не говорит?
— Ты меня слышишь? — спросила она.
— Конечно, слышу. Что случилось? Зачем ты ходила к врачу?
— У меня будет ребенок. — Дронго почувствовал, как уплывает из-под ног пол, и схватился за стену.
— Что ты сказала? — прошептал он.
— У нас будет сын! Врач сказал, что я в полном порядке.
— Сын, — словно эхо повторил он. Странные существа мужчины. Такая новость их и радует, и пугает, как нечто из ряда вон выходящее. Его бросило в жар.
— Сын, — это слово его заворожило, — как ты узнала? — Он задал идиотский вопрос, который наверняка задал бы любой мужчина на его месте.
— Как узнала? — засмеялась она. — Говорю тебе: была у врача. Знаешь, я решила его оставить. И обо всем рассказать отцу.
— Сын, — не переставал повторять Дронго и вдруг закричал: — Я обязательно приеду! Слышишь?
— Конечно, слышу, — голос ее дрогнул от слез, — я буду тебя ждать.
— А тебе можно лететь самолетом?
— Можно, конечно, можно. Я знала, что ты обрадуешься. Я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, — ошеломленный, произнес Дронго.
Положив трубку, он опустился в кресло и еще несколько минут просидел, словно постепенно осознавая это событие. Почему он сказал, что прилетит шестнадцатого? Ведь можно это сделать сегодня. Он поднялся с кресла и тут вспомнил, что сегодня это исключено. Что сегодня в два часа он должен пойти к Георгию. И если ошибся в своих расчетах, никогда больше не вернется домой. Одному Богу известно, как не хотелось ему идти в это проклятое казино.
Снова зазвонил телефон. Была половина десятого. Он машинально снял трубку.
— Доброе утро, — сказал Романенко, — извините, что беспокою так рано. Вы не передумали?
Одна секунда, вторая, третья…
— Нет, — выдавил Дронго, — не передумал.
— Тогда наш эксперт сейчас выезжает, — сообщил Романенко, — в десять часов будет у вас. До свидания.
Дронго положил трубку и закрыл глаза.
«Джил, — подумал он про себя, — я обязательно приеду шестнадцатого».