Фанатизм
Шрифт:
– Разве тебе здесь плохо? – удивилась она.
– Мне нужно вернуться.
Она выглядела взволнованной. Как-то странно взволнованной – обрадованной и обеспокоенной одновременно.
Я собрал вещи. Купленные ею картины оставались в ее галереи, а «Фьорды» я забрал для Сони. Может, когда-нибудь, когда холодная вода будет уже далеко, мы сможем даже посмеяться над ними. Тогда они не будут пугать меня непрозрачным синим сумраком,
И вдруг я вспомнил, что так и не ответил ей, и она до сих пор не знает о моем решении.
28. БЛИЗОСТЬ
«Здравствуй, Соня. Утром у меня самолет. Когда ты придешь на работу и заглянешь в почту, то узнаешь, что я уже лечу обратно. К тебе. Потому что верю, что у нас все получится. Но если ты открыла это письмо вечером, ты уже все знаешь. Скажи, что все сбудется. Скажи мне это завтра, Соня».
Я проплакала до утра. Не знаю, что это было – шок, радость или приступ безумия. Утром я позвонила в редакцию и отпросилась на целый день. Поехала в аэропорт. Ждала еще три часа в неуютном зале ожидания, на сквозняках, выдувающих сердце.
А потом приземлился его самолет. И я увидела Горчакова. Он растерянным выглядел – ему не отдавали его чемодан, от которого отлетела бирка.
– А что у вас вверху лежало? – допытывался служащий аэропорта, бесцеремонно врываясь в личное пространство чемодана.
– Картины. Наброски. Но они не представляют художественной ценности, – отвечал заученно Горчаков.
Ему отдали багаж. Он не замечал, что я наблюдаю.
– Какие картины? – спросила я, подойдя ближе.
Он оглянулся.
– «Фьорды».
Оставил злосчастный чемодан и обнял меня. Чмокнул в щеку.
– Ты не на работе? Ночью письма читаешь? Тогда давай к тебе поедем. Я не хочу домой возвращаться. То есть вернусь, конечно, но не хотел бы сразу, сегодня…
Он еще что-то тарахтел. И я поняла, что он взволнован намного больше, чем я. В такси без умолку говорил обо всем подряд – со мной и с шофером одновременно.
– Да, тут светлее, намного. А я только что из Осло прилетел. Так мрачно, не ночь, конечно, но и не день, а сумрак какой-то. Или мне так показалось. А на севере, действительно, полярная ночь с северным сиянием. И холод такой противный – до костей продирает.
– Рыбака ты видел? – спросил таксист.
– Да, много рыбаков видел, целый рыбный базар видел
– Не, того, который поет. С Евровидения.
– А, нет! Того не видел. А Евровидение в мае будет.
– Вернешься обратно?
– Не вернусь. У меня же тут девушка. Свадьба скоро. Там я работал просто.
– На нефтедобыче? – снова спросил водитель.
– Не, я художник, картины писал с натуры.
– Черт знает что, – не одобрил таксист. – Вот на Шпицберген люди на заработки летают. У меня знакомый по три месяца там висит, потом месяц дома.
Горчаков вдруг захохотал. И я подумала, что он что-то выкурил перед полетом или выпил в самолете лишнего. Выходя из такси, он заметно пошатывался. А в моей квартире прямо в куртке упал на диван. Я села рядом.
– Это акклиматизация. Ничего.
– Ты на работу не пойдешь? – спросил он.
– Сегодня нет.
– О, это хорошо. А к тебе никто не придет?
– Нет. Я ни с кем не общаюсь из наших.
– И не общайся. Прошу тебя. Не надо.
Я стащила с него куртку, и он лежал, глядя в потолок, пока я не позвала его обедать.
– Когда ты успела? – удивился он.
– Нужно же чем-то себя занять…
– Ооо, женщины! Вам проще – кастрюли, макраме, мулине…
– Ваня, все устоится. Не сразу. Постепенно. Медленно.
Он ел, не глядя на меня. И мне тогда казалось, что нет причины так страдать и так выпячивать свои страдания. Что чувство, которое он ко мне испытывает, не любовь, а что-то… что-то другое. Или это какая-то странная любовь, которая заставляет его стесняться самого себя.
Но постепенно он стал приходить в сознание. Разложил на полу картины.
– Нравятся?
Показалось, что у ног заплескались льдины в холодной воде.
– Очень. Не зря художники путешествуют. Если поедешь на юг – будут очень теплые пейзажи. А от этих, правда, зябко. Где-то там живет Снежная Королева.
– Это Марта.
Я взглянула на него.
– В этом причина? Ты думаешь о ней?
– Я не думаю о ней. Хотя.., – он сбился, – да, я думаю о том, что еще позавчера трахался с ней, вчера объяснялся, сегодня утром улетел, а вечером уже обязываю тебя принять все, как есть – с моим утром, с моим вчера, позавчера и всем моим прошлым. Более того – обязываю соучаствовать, не выдавать меня, ждать, пока я найду работу, терпеть…