Фанера над Парижем
Шрифт:
— Вот это я и хочу узнать, покопавшись в сейфе. Кому-то выгодно, чтобы он умер естественной смертью: от сердечного приступа, спровоцированного клаустрофобией.
Леля испуганно схватилась за голову:
— Ты узнала про клаустрофобию? Какой ужас! Сашенька это скрывал даже от меня.
Я хотела сказать: «Что знают трое, то знает свинья», — но сказала совсем другое:
— У меня открылся монтевистский дар, — солгала я, чтобы выгородить Розу. — Я поднапряглась и прочла это вчера в твоих мыслях.
Леля рассердилась:
— Соня, перестань! Неужели ты веришь
— Не ты ли ходила к Коровину? — в свою очередь рассердилась я.
— Ах, это все от отчаяния. Утопающий за соломинку хватается, но я очень быстро поняла, что все это обман, и больше не пойду. А про Сашенькину болезнь ты наверняка узнала у Розы, раз придумала про монтевизм. Ведь Роза у нас монтевистка?
— Да, она, — вынуждена была признать я, покрываясь краской стыда.
— Что ж, я не в обиде, — успокоила меня Леля. — Ты же не из любопытства действовала, а для пользы дела. К тому же ты убедила меня. Я и сама думала, что сумма выкупа уж слишком велика. Значит, кто-то хочет Сашенькиной смерти. Естественной смерти, — Леля призадумалась. — Нет, не знаю, кому это выгодно.
— Возможно, в сейфе есть бумаги, которые дадут нам ответ на этот вопрос, — воскликнула я. — Если мы вычислим похитителя, то уж я придумаю, как заставить его вернуть обратно Александра Эдуардовича, будь спокойна.
— Хорошо, — решилась Леля. — Открываем сейф.
Сейф находился практически на виду: за картиной. Вполне традиционное место. Леля набрала код, открыла одну дверцу, вторую и широким жестом пригласила меня:
— Можешь начинать.
Я выгребла часть бумаг и отнесла их на стол. Расположилась в кресле Турянского, собираясь тщательно изучить полученный материал. Леля уселась на стул и заскучала.
— Что там? — спрашивала она через каждые пять минут.
— Посмотри сама, — отвечала я, протягивая ей уже изученный документ.
Леля пробегала бумагу глазами, зевала и возвращала мне со словами:
— Ничего не понимаю. Какой-то контракт. Чем нам это полезно?
— Пока не знаю, может, и ничем, — отвечала я, недоумевая, почему Леля до сих пор здесь.
Видимо, я недооценила ее упрямство. Наконец она не выдержала, поднялась со своего ужасного антикварного стула и со словами «кофе сварю» удалилась.
Я почувствовала себя значительно свободней — терпеть не могу, когда в ответственный момент сидят над душой: мои мозги отказываются работать. Так и есть, едва не пропустила интересную вещь — что это?
Я глянула на бумагу, которая следом за другими оказалась у меня в руках. Судя по всему, это был страховой договор. Но что это был за договор!
Из него следовало, что Турянский получает страховые выплаты, так называемую страховую премию, в случае… смерти своего компаньона — Перцева. Причем в особых условиях было отмечено: страховое общество платит только в случае ненасильственной, то бишь естественной, смерти, что должна определить независимая экспертиза.
Но даже и не это было важно. Гораздо важнее было дальнейшее. В тех же особых условиях отмечалось, что одновременно с этим договором
При этом страхователем выступал банк, который основали компаньоны, и банк же, естественно, платил страховые взносы, сумма которых вызвала у меня нешуточное головокружение.
О сумме, выплачиваемой в случае «ненасильственной смерти» оставшемуся в живых компаньону, я уже и не говорю. Лично для меня она была просто фантастической. В страховке пояснялось, что сумма эта равна фактической доле компаньонов в основанном ими банке. Был и пункт, объясняющий цель страховки: сохранение целостности предприятия в случае смерти одного из партнеров.
Этот договор меня потряс. А вот упоминание о «ненасильственной смерти» даже не удивило.
Еще бы! Упоминание об этой самой «ненасильственной смерти» в данном договоре не каприз, а жестокая необходимость. Забудь страхователь о такой мелочи, и после подписания страхового договора желание насильственно умертвить друг друга прямо на глазах страхового агента возникнет сразу же у обоих компаньонов.
Пункт, в котором определялась цель страхования — сохранение целостности предприятия, — поначалу вызвал у меня недоумение. Получалось «в огороде бузина, а в Киеве дядька», где страховые выплаты, а где предприятие, то есть банк? Однако с присущей мне сообразительностью я раскусила и этот орешек. Банк-то Турянского был акционерным обществом закрытого типа, что и было обозначено в договоре, а в этом случае после смерти совладельца родственники чаще всего наследуют не акции, а право получения денег — фактическую стоимость этих акций. Вот и выходило, что страховка давала возможность каждому из компаньонов выплатить скорбящим родственникам деньги, стоимость акций, и одновременно сохранить банк.
«Да-аа, — подумала я, — просто удивительно, что со дня подписания договора сердечник Турянский так долго протянул. Гуманность Перцева потрясает».
Мою мысль прервал приход Лели. Она вошла в кабинет с подносом, на котором стоял кофейник и всего одна чашка с блюдцем.
— Как дела? — спросила Леля.
— Продвигаются понемногу, — уклончиво ответила я, не спеша ее знакомить со своим открытием.
Леля, конечно же, заинтересуется и застрянет в кабинете, мне же все еще хотелось побыть одной.
— А почему только одна чашка? — удивилась я. — Разве ты не будешь кофе?
— Сонечка, — виновато ответила Леля, — я срочно должна уйти. Ничего, если оставлю тебя одну?
— Как это одну? — возмутилась я, с трудом скрывая радость. — Что за несерьезное отношение? Мне что, больше тебя все это нужно?
Я гневно ткнула пальцем в бумаги. Леля, вся виноватая, начала оправдываться и извиняться.
— Позвонила приятельница, — сообщила она, — ей срочно понадобился мой Сашенька. У них там какие-то дела. Приятельница сказала, что если его нет в городе, то должна приехать я. Сонечка, что я могу поделать? Уж извини. Сама понимаю, нехорошо получилось… Ты тут оставайся, а я скоро вернусь. Выпей кофе.