Фанера над Парижем
Шрифт:
Порхнув к зеркалу, я со всей тщательностью изучила свой нос — и так и этак им крутила и в конце концов пришла к выводу, что он действительно длинноват, хотя я всю жизнь считала, что мой нос — вершина творчества создателя, его шедевр и эталон всех носов на свете. А поди ж ты, выходит, ошибалась — нос-то длинноват. Просто беда — узнать такое в моем зрелом возрасте. Какое горе!
Хотя, что за горе? Нос был эталоном все сорок лет, а на сорок первом взял да и вытянулся… немного. Перестройка организма пошла. В зрелую пору вхожу, вон как похорошела. Все
Но разве дадут тут уделить себе внимание? Тамарка словно с цепи сорвалась — вдруг как истошно завопит:
— Мама! С кем я разговариваю?! Блин!
— Откуда знать мне? — нехотя отрывая взгляд от своего красивого носа, спокойно ответила я. — С собой наверное.
— Что ты там делаешь?! Нашла время у зеркала крутиться! Иди сюда. Садись в кресло и давай думать.
Пришлось послушаться: если возникла необходимость думать — надо помогать, без меня Тамарке с этим делом не справиться.
— Что там Леля? — хмурясь, спросила она.
— Говорю же тебе, Леля безутешна. Никогда не видела ее такой: вся на нервах, постоянно рыдает. Порой создается впечатление, что бедняжка близка к сумасшествию — ведет себя неадекватно…
Казалось бы, ну что я сказала? А Тамарка вдруг как хватит кулаком по столу, как закричит:
— Мама! Ты невозможная!
«Боже, — испугалась я, — и с этой уже истерика».
— Мама! — еще громче взвизгнула Тамарка. — На кой черт мне твоя Леля с ее нервами, когда я не знаю, куда свои девать!? Что с Турянским — говори!
— Так похитили его, сколько можно говорить об этом? — абсолютно искренне изумилась я. Тамарка же опять в истерику, опять визжать:
— Это ты не со мной об этом говорила! Это ты черт знает с кем уже об этом говорила! Ох, убьешь ты меня, погубишь! Все! Все уже знают! — и внезапно замолчала, руки раскинула и начала как-то странно оползать в кресле, скукоживаться.
Я перепугалась и залепетала:
— Тома, Томочка, успокойся, я не говорила никому, побей меня леший и разрази гром, если я хоть словечко на сторону сказала.
Тамарка мигом ожила, вернулась в прежнее положение, ногу на ногу закинула, новую сигарету прикурила и с угрожающим пращуром спросила:
— Не говорила?
— Ни словечка, — заверила я и на всякий случай перекрестилась.
Однако Тамарку не убедило и это. Она была полна сомнений.
— Голову ты мне морочишь, Мама, ну да фиг с тобой — не убивать же тебя.
«Здрасьте, — подумала я, — дождалась благодарности. Вот как уже стоит вопрос».
— Роза, конечно, баба порядочная, — продолжила тем временем Тамарка, — ей любой секрет доверить можно… Кстати, ты предупредила ее, что о Турянском не стоит болтать?
И тут я вспомнила, что не предупредила. Тамарка прочла это на моем лице и с воплем: «Мама, ты невозможная!» бросилась звонить Розе. Когда Роза была предупреждена, Тамарка всерьез взялась за меня. Долго и тщательно пытала, а потом сделала вывод:
— Похоже, ты права: капут моей компании. Если у Турянского сердце и клаустрофобия, то он действительно труп. В противном
— Я права всегда! — воспряла я. — И ничего не могу с этим поделать, вас же всех это злит. Понятное дело: кому понравится, когда кто-то умней.
Тамарка поморщилась, как от мигрени, но промолчала, за что тут же мною и была вознаграждена.
— Кстати, Тома, со слов Лели я поняла: Перцев больше огня боится, что сведения о пропаже Турянского просочатся во внешний мир. Даже в банке об этом мало кто знает. Почему бы тебе этим не воспользоваться? Лишь немножечко его пошантажируй, и он даст тебе кредит.
— Мама, а ты голова! — обрадовалась Тамарка и бросилась меня целовать, но тут же озаботилась:
— А ты точно знаешь, что он так уж сильно боится?
— Во всяком случае Лелю он запугал. Она запретила мне говорить с ним, даже зная о моих уникальных способностях в любом поиске и что Перцев мог бы в этом поиске помочь важной информацией. Более того, Леля просто запаниковала, когда я заявила, что пойду в банк. А ведь сама она знает слишком мало про дела мужа, про его знакомых и прочее-прочее. Перцев был бы здесь бесценен, но Леля боится, а ведь ей-то позарез нужно найти мужа.
— В такой ситуации и я не стала бы портить отношения с компаньоном мужа, — заявила Тамарка. — Если Турянский в самом деле погиб, Леля целиком и полностью в руках Перцева. Он сколько пожелает, столько и отщипнет этой Леле от того, что ей же и принадлежит. Рассердится, не даст вообще ничего. Леля не совсем дура, раз это понимает.
— Еще как понимает, — заявила я, уже жалея о совете, данном Тамарке. — Однако, Тома, я стою на страже не только твоих интересов.
— А чьих же еще? — опешила Тамарка. Она была несказанно изумлена, искренне полагая, что любой рад ей служить.
— Понятно, чьих. Леля доверилась мне, не могу же я ее подвести, а тут ты вдруг заявишься к Перцеву и выложишь все то, что я из Лели вытащила едва ли не силой. Это подло. К тому же, я, пожалуй, сгустила краски. Не так уж Перцев и боится огласки. Ну пропал его компаньон, Перцеву-то какой страх? Ему одна только радость, раз он так легко может оставить Лелю без наследства. Перцев, поди, мечтает о том, чтобы Турянский никогда не нашелся. Не ходила бы ты к нему, Тома, очень прошу тебя. Тамарка сразу на дыбы:
— Мама, ты невозможная! И такую чушь несешь, хоть уши затыкай! Бесспорно, Перцеву от гибели Турянского одна лишь только выгода, но это если Турянского нет в живых. Перцев же, как осторожный человек, на это надеется, но не рассчитывает. Ему о текущих делах думать надо. Пропал глава банка — это политический вопрос. Знаешь, какое пойдет брожение?
Я покачала головой:
— Откуда мне знать?
— Вот и не лезь со своими глупыми выводами, засуетится народ. Я вон, уже засуетилась, а сколько вокруг Турянского ошивается таких же озабоченных? Бездна. Каждый связывает с ним какие-то чаяния, каждому что-то нужно. А в самом банке что начнется! А бухгалтерия?