Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
— Ну, что, ты успокоилась? — спросила Анна дочь, когда они возвращались все в том же сером экипаже. — Знаешь, когда я носила тебя, все было очень похоже. И, насколько я помню, примерно так же — и с моей матерью. Это семейная традиция, — продолжала она со смехом. — Только ты, доченька, случай вообще исключительный, раз месячные продолжались до третьего месяца!
— Я все же боюсь выкидыша, — сказала Жанна, глядя в окно экипажа на проплывавшие улицы Парижа.
— Вот еще! — мать потрепала её по руке. Потом вдруг заволновалась.
— С чего бы вдруг? Ты же не занимаешься больше глупостями? Я хочу сказать… Ладно! Лучше бы поостеречься… Гм… Несколько месяцев, это не так страшно! И не пей шампанского! Пузырьки вредят маленькому, я это часто слышала!
Потом настала пауза, во время которой Анна Рансон пыталась избавиться от мыслей о пугавшей её возможности выкидыша. Потерять ребенка — уже какая боль! А потерять внебрачного ребенка герцога Орлеанского! С того дня, как она узнала, что Жанна в положении — узнала в тот же день, когда и Жанна с герцогом, причем от самого герцога, который в полночь лично отвез Жанну домой, чтобы на семейном совете заставить всех торжественно поклясться перед Господом, что сохранят тайну рождения — так вот, с того же дня Анна предавалась безумным мечтам, отказываясь верить, что все мечты могли бы рухнуть ввиду какого-то зловредного казуса природы.
Она уже видела Жанну, вознагражденную дворянским титулом, замком, множеством слуг, то, как она участвует в роскошных торжествах в Версале и даже открывает бал в паре с самим Людовиком XV. Казалось, меньшего от герцога и ожидать было нельзя, чтоб доказать свою любовь и благосклонность, к такой прелестной девушке, которая даровала ему свою честь и вот-вот сделает его отцом, что очень лестно, если учесть его возраст! В какой же роли она видела саму себя? Видела покрытой драгоценностями, какие бы не мог позволить даже поставщик. Видела в роли управляющей замком своей дочери, которая конечно не справится с таким большим хозяйством! Возможно, и она сама, Анна Рансон, будет возведена в дворянское достоинство. Анна осторожно выспросила одного специалиста по генеалогии — но столкнулась с жестоким разочарованием — оказалось, что у неё никогда не будет ни малейших шансов получить ну хоть какой-то титул!
— Матушка! — прервала её дочь ту оживленную беседу, которую в душе вела её мать с королем Франции.
— Что, моя девочка?
— А если будет выкидыш, Луи меня не разлюбит?
— Ну хватит! Думай о чем-нибудь другом! А то накликаешь беду!
Анна торопливо перекрестилась, а вернувшись домой отправилась к себе, чтоб пасть на колени и в тишине молиться святой Элефтерии, про которую одна соседка, супруга нотариуса Капелина, говорила, что очень помогает с благополучным разрешением беременности. Услышав, что Жанна отбывает в Медальерный кабинет, опрометью слетела вниз, распахнув дверь на улицу, откуда ворвалась волна холодного воздуха.
— Ты только не простынь! Это главное!
— В том, что на мне? — иронически усмехнулась Жанна, покрутившись в изумительной собольей шубе, — последнем даре Луи.
— Но ты, как полагаю, не всегда так ходишь? Там хорошо натоплено?
— Отлично!
— На! — вполголоса сказала Анна, протягивая маленький кожаный мешочек.
— Что это?
— Порошок из рога носорога — это такой африканский зверь. Ничто с ним не сравнится по части удержания верности!
— Но Луи никогда прежде ни в кого не был так влюблен!
— Тем лучше! Только снадобье не помешает, поверь мне.
— До вечера, матушка!
Когда Жанна вошла в Медальерный кабинет, предвкушая удовольствие рассказать Луи о визите к акушерке, герцога там не оказалось. А у окна сидел какой-то человек в коротком плаще и созерцал падающий снег. Жанна его не знала. Когда вошла, мужчина встал. Как это может быть, что некоторые лица и глаза вас сразу холодом пронзают?
И Жанну в тот же миг охватили ужасные предчувствия.
— Граф де Фонфруа, мадам, — представился мужчина. — Примите мое почтение.
Жанна с нескрываемым опасением взглянула на его бледное, скорее нездоровое лицо, на живот, слишком большой для тоненьких паучьих ножек, и наконец смогла пробормотать:
— Что с герцогом? Где монсеньор?
— Ничего страшного, мадам, могу заверить! Вот здесь его письмо.
При этих словах величественным жестом подал большой белый конверт с печатью герцога.
— Он оставляет меня, — решила Жанна. — Всему конец! И не решился мне сказать!
У неё задрожали ноги. Вскрыла конверт, но буквы прыгали перед глазами. Овладев наконец собой, повернулась спиной к графу де Фонфруа и к своему великому облегчению прочитала вот что:
"Ангел, ангелок, ангелочек души моей! Твой Лулу заболел! Но пусть никто, моя милая девочка, не вздумает меня хоронить. Сегодня ночью на меня напала сильная слабость, которую болваны врачи приписали тому, что я слишком много танцевал на балу у мадам де Сибран, моя красавица, и ещё слишком много последнее время танцевал не той ногой! И мне предписали отдых. Я проведу его в своем поместье в Баньоле. Чувствую, отдых мне нужен. Мне очень жаль, что буду разлучен с тобой, но ещё хуже, если умру в твоих объятиях, потому, что не дал несколько дней отдохнуть своему "скипетру", как ты говоришь. Посещай нашу милую обитель так часто, как захочешь. Хватит того, что буду несчастен я, и не хочу чтобы наше ложе тоже было несчастно, лишившись твоего присутствия. Я скоро дам знать о себе. А ты следи за собой как следует ради нас всех! Если твой ребенок полюбит меня так, как уже люблю его я, я буду самым счастливым человеком на свете!"
— Мне ждать ответа, мадам? — спросил Фонфруа, когда она дочитала.
У Жанны панический страх сменился сладчайшим ощущением счастья, сердце забилось сильнее от любви к Луи. И даже мсье де Фонфруа стал казаться гораздо симпатичнее.
— Дайте мне время написать ответ, — весело бросила она. Но тут, уже держа перо в руке, передумала. Кто может знать судьбу письма, которое она напишет герцогу? Она, конечно, доверяла Фонфруа, раз его послал Луи — но кто знает, что может случиться?
Вокруг сильных мира сего хватает шпионов, двойных агентов и предателей… Поэтому она вернулась в кабинет.
— Мсье, постарайтесь передать монсеньору, как я волнуюсь за его здоровье. Скажите, я буду молиться, чтобы Господь помог ему!
Потом на всякий случай — хотя и не рассчитывая, что её наивная ложь кого-то может обмануть, добавила:
— Скажите, я буду продолжать классификацию медалей, ради которой, как вы знаете, меня и пригласил монсеньор.
— Знаю, мадам, — без тени улыбки сказал Фонфруа. — Монсеньор узнает о ваших словах через пару часов. Тысяча благодарностей, мадам.
— Примите мою благодарность!