Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
Выдать его мог лишь недобрый взгляд, но Фанфан, искренний по природе, и тем более только что прочитавший Плутархово "Жизнеописание", не был человеком подозрительным, и к тому же верил, что всем людям свойственно вести себя на манер греческих героев. Знай мы черные замыслы Пастенака, непременно предупредили бы Фанфана, но увы — что тот задумал, нам не ведомо. И, к несчастью, не было там ни Гужона, ни Святого Отца, ни Николя Безымянного, — никого из верных соратников Фанфана, чтоб разоблачить эту подлую личность.
У Святого Отца и Николя Безымянного настал час мучений — уже не чтения и
Фанфан и Пастенак, уйдя от приюта Гроба Господня, разгуливали в толпе, хвастаясь своими похождениями. И так они оказались — при чем Фанфану и в голову не пришло, что это не случайно — перед приютом Святой Екатерины. Тут Пастенак остановился, судя по всему, погрузившись в мечты.
— Хотел бы я заполучить пять ливров, — вдруг сокрушенно произнес он, но слишком уж рискованно!
— Каких пять ливров? — насторожился Фанфан. — О чем речь?
— Ну, это идея Картуша! Такая шутка. Знаешь, мы в своей банде не только воруем, но и забавляемся! Подвергаемся всякими испытаниями, чтобы выяснить, кто из нас мужчина, а кто нет. На этой неделе Картуш заявил, что не отважусь я отрезать хвост коню гвардейца перед Тюильри. А я взял ножницы для стрижки живых изгородей, чик — и готово! И все наши были поблизости, чтоб убедиться, не наложу ли я в штаны — и, как видишь, я не наложил.
— Да, это ты отличился! — признал Фанфан.
— А ты бы смог?
— Надо будет подумать! Но почему ты не сказал, что за идея у Картуша?
— Попасть туда!
— В приют Святой Екатерины?
— Ну!
— Ничего интересного!
— Но ночью!
— Что-то украсть? В монастырях нельзя красть, кто это сделает, будет гореть в аду!
— Да не для кражи, а залезть в постель с девицами!
— Как это парень может влезть в женскую постель, да ещё у монахинь?
— А ты пошевели мозгами! Ну, например, одеться как девица! Но хоть Картуш и предлагал пять ливров, все отступились, и я тоже. Ведь если там схватят, то отправят в кутузку, и надолго, можешь мне поверить!
— А что Картуш? — спросил Фанфан, которого идея эта дразнила не так из-за девиц, как из-за пяти ливров, и прежде всего своей неслыханной дерзостью. — Он тоже струсил?
— Ты можешь представить переодетого женщиной его с ростом в метр восемьдесят?
— Ну нет, — согласился Фанфан. — Это было бы уже слишком!
И тут он размечтался. Пастенак поглядывал на него искоса. Знал что этого парня спровоцировать было не сложно.
"— Разве что теперь, повзрослев, он стал не так безрассуден!" подумал Пастенак.
— Я возьмусь! — сказал вдруг Фанфан, готовый сделать это и задаром, лишь бы доказать, что отвагой превосходит остальных.
— Когда это надо сделать?
— Сегодня вечером!
— Годится, сегодня вечером.
— Ну, ты храбрец, — завистливо сказал Пастенак. — Мы будем поблизости, проследим, чтобы ты не надул.
— За кого ты меня принимаешь? — обиделся Фанфан, даже не подав ему руки, развернулся на пятке и пошел прямо к мадам Аймер, любовнице своего приятеля — красильщика Волхуссара и супруге стражника Аймера, которого как раз не было дома. Мадам Аймер — яркая, грудастая особа, вечно долго любезничала с Фанфаном, сажала его на колени и повсюду гладила, хоть Фанфана это только огорчало из-за времени, потерянного для игр и баловства.
— Мадам, — спросил он, когда та с ним вдоволь налюбезничалась, — нет ли у вас платья на девочку? Я тут затеял одну шутку, — признался он. Завтра верну!
— Пойдем посмотрим, шалун ты этакий! — ответила та и отвела его в комнату, где под предлогом примерки своих платьев велела раздеться донага.
Служанки, оставшиеся без места, приходили к августинкам в любое время дня, но по большей части обычно в сумерках, когда поздно уже было искать другой кров. Фанфан дождался восьми, чтоб не расхаживать днем в девчоночьем платье по кварталу, где его все знали. Переоделся он тайком у Гужона в сарае для инструментов на огороде, причем Гужон караулил снаружи. Гужон пообещал известить Николя Безымянного и Святого Отца.
Когда Фанфан пришел на угол рю де Ломбард, ему наметанный взгляд заметил троих приятелей, прижавшихся в нише ворот и в тени тут и там другие темные фигуры, не иначе из банды Картуша. На улице оставались только одинокие прохожие, лавки закрывались, а транспортные конторы уже опустели.
Фанфан направился к небольшой калитке посреди огромных ворот и прислонился к ней. Знал, что налево от калитки в начале двора стоит сторожка, откуда караулит вход сестра-привратница. Конечно, он бы предпочел войти в компании женщин, чтобы привратница поменьше обращала внимание, но в эти минуты у приюта не было видно не одной. В конце концов, разве мадам Аймер не говорила ему, что выглядит он как миленькая девушка, что целый день его сердило, но вместе с тем и успокаивало.
В сторожке света не было, привратницы нигде не видно! Фанфан решил, что прием постоялиц проводится прямо в ночлежке, и зашагал туда, где сквозь окна видны были огоньки свечей и фонарей. В подвале дома, тем не менее, было совсем темно — весьма странно, и Фанфан на миг заколебался. Но отступать было некуда — ребята Картуша на улице только того и ждали! Вестибюль черт знает почему смердел уксусом. В конце его Фанфан неясно разглядел лестницу. Шагая в ту сторону, он все отчетливее слышал наверху какой-то шум. Он всегда думал, что обет предписывает молчание, но не тут-то было — теперь, на середине лестницы он ясно слышал гул разговоров, а потом там даже кто-то громко рассмеялся.
Перед Фанфаном появились тяжелые двери. Приложив ухо, он тут же отскочил, услышав мужской голос, вещавший что-то невразумительное. Мужской голос? Фанфан сообразил: наверное это доктор Бризон! Бризон ходил сюда каждый вечер, чтобы проверить нет ли среди вновь прибывших симптомов какой-нибудь заразной болезни, например, оспы, которая периодически опустошала всю Европу.
"— Черт, этот меня знает! — подумал Фанфан. — Не повезло!" Он уже собирался развернуться и уйти, когда тот же голос сказал: