Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
— Вы что-то хотите мне сказать, мадемуазель? — Тюльпан осторожно встал. Ожидать он мог чего угодно, только не такого ответа:
— Что я вас презираю, мсье!
— О, я заметил, что не вызываю у вас излишних симпатий! Но отчего, Господи, это презрение?
— Я стала презирать вас сразу после вашего появления, но теперь презираю ещё больше с той минуты, когда услышала ваш разговор с моим отцом!
— Ну да! — воскликнул удивленный Тюльпан, не зная, что ответить, и добавил: — Так вы подслушиваете под дверьми, мадемуазель?
— Уехать в Англию! — горько воскликнула она. — В гости к нашим вечным неприятелям! Добавить к вашим низким поступкам очередное предательство! И только для того, чтобы в проклятой Англии получить больше денег за свою измену!
Когда она так патетически бросила это Фанфану, заметно было, что тут прозвучало истинное чувство — Эстелла в свои пятнадцать лет ничего подобного сыграть не могла.
— Мадемуазель Эстелла д'Орневаль, — предупредил её Тюльпан, который был выведен из себя. — Вы говорите так загадочно, что я вообще ничего не понимаю!
— Подлец! — вскрикнула она. — Какой же вы подлец — прикидываетесь, что не понимаете!
— Как я вижу, вы начитались Корнеля, только не знаю, кому адресованы ваши упреки!
— Вам!
— Послушайте, — он шагнул к ней. — Я хочу попасть в Англию, это правда! Но не ради того, чтобы получить награду — тем более не знаю, за что и почему. Я ненавижу англичан не меньше вас, и уж причина у меня посерьезнее вашей!
— Вы лжете! Что у вас за причина?
— Похитили мою невесту! — сердито ответил он, чем дальше, тем больше выходя из себя. — Сделал это капитан Рурк, чей фрегат "Виндиктив" атаковал нас, обстреляв из пушек, и потом бросив нас на палубе, мою невесту утащили на корабль и увезли. Я запятнал бы свою честь, не пытайся попасть в Лондон. И не взирая на любые опасности, которые мне предстоят, хочу найти ту, что должна была стать моей женой! Достаточно ли ясно я все объяснил, мадемуазель д'Орневаль? Дошло до вас, что я сказал? Что мне ещё сделать? Поклясться Господом Богом, Девой Марией и всем святым, что это правда?
Теперь он подошел вплотную, а так как по дороге взял одну из двух свечей, увидел, что Эстелла побледнела и дрожит.
— Но, — пробормотала она, — вы… значит, вы не… Но нет! Я все-таки была права, ведь вы же привезли те документы!
— О Господи, о чем вы? — Фанфан схватил её за руку. — И о каких документах речь? Не привозил я никаких документов, только пистолет дамасской стали, подарок барона де Фокруа вашему отцу!
— Пустите, больно!
— Отвечайте!
— Вы что, ничего не знаете? — застонав, она растерла запястье.
— Нет, но теперь рассчитываю узнать.
— Барон де Фокруа…
— Да?
— Руководит английским шпионажем во Франции.
— 408
— Что? Ох, свинья! Как же он меня провел! Что же дальше?
— Мой отец работает связным, — потерянно продолжала она с затравленным выражением в глазах, сцепив свои прелестные руки. Потом расплакалась:
— Но разве можно выдать родного отца? Он это делает ради меня, изменой зарабатывая мне на приданое, но то мне не понадобится, поскольку я решила уйти в монастырь, чтоб там до самой смерти молить Господа простить грехи отца!
— А ваш отец знает, что вы догадываетесь обо всем?
— Нет! Я узнала только потому, что слушаю под дверью! — ответила девушка с жалобно-грустной улыбкой.
— Документы были в пистолете, который я привез?
— Да.
— А где они сейчас?
— Отец только что ушел, взяв чемоданчик с собой. Сейчас они уже спрятаны на кутере, который нынче ночью отплывает в Англию. Он именуется "Великая Фландрия".
— А где он?
— Тс-с! Отец возвращается!
Действительно, кто-то как раз открыл входные двери.
— Черт подери! — вполголоса выругался Тюльпан, ударив кулаком в ладонь. — Ну, эти мерзавцы мне заплатят!
— Не обижайте моего отца! — всхлипнула Эстелла, умоляюще схватив его за руку.
— Да я же не о нем! Имею я ввиду Цинтию Эллис, а может быть и некоего Картуша! Ну они меня и провели! И как! Просто обвели вокруг пальца!
Когда в комнату вошел шевалье д'Орневаль, Эстелла уже исчезла.
— Сегодня ночью можете отплыть, вам это будет стоить пятьдесят ливров. Деньги есть?
— Да!
— Я провожу вас. Море штормит, но капитан Керкоф отличный моряк, а его кутер — прекрасное судно!
— И как он называется?
— "Великая Фландрия".
Влезть на скорлупку, отплывавшую во тьму ночи, с похвальным умыслом забрать предательские бумаги и бросить их в море, те самые документы, которые именно из-за неискушенности Фанфана попали по нужному адресу на беду его любимой Родине; быть принятым на борту без малейшей симпатии толстым волосатым страшилищем, закутанным в непромокаемый плащ и именовавшимся капитаном Керкофом, который даже за пятьдесят ливров сомневался в праве Фанфана быть на судне; увидеть экипаж — пять здоровяков, не обращавших на него внимания, и знать при этом, что если вдруг раскроется тайна его путешествия, эта пятерка отправит его за борт прежде, чем он туда отправит документы, — все это Фанфана испугать не могло. Как и тот факт, что документы были спрятаны Бог весть где. Но что это за задача для героя? Тем он и отличается от обычных людей, которым с этим не справиться. А то, что капитан затолкал Фанфана в крохотную каютку, велев носа из неё не высовывать, потому что погода ужасная и нечего путаться под ногами, — тоже не могло нарушить оптимизма, юношеского оптимизма и его намерения стать героем! Вот только жалость: Северное море в ту ночь разбушевалось не на шутку, хотя ещё и не настало равноденствие, и наш герой после двухчасового плавания с безумной качкой под рев ветра валялся плашмя, чуть живой от морской болезни.
Умереть за Родину — это прекрасно, но что хорошего, когда герой умирает от морской болезни? Это Фанфан повторял себе снова и снова, разрываясь между отчаянным желанием что-то предпринять и полной беспомощностью, в которую ввергли его капризы пищеварительного тракта. Тюльпан призывал на помощь всех героев, знакомых ему по Плутарху, Цезарю и прочим великим авторам, твердил себе, что не может же герой погибнуть от тошноты, если сумел разрубить гордиев узел или дать отпор персам из Фермопил. Фонарь, болтавшийся под потолком, неясно освещал часы, которые говорили, что уже самое время превозмочь себя (ибо очевидно, что наперекор волнам они приближались к английским берегам) — и, скажем прямо, заняться делом. И тогда, призвав на помощь все свое мужество, он встал наконец на ноги, весь потный и задыхающийся, схватившись за вешалку на стене каюты, содрогавшейся от ударов волн. Потом Фанфан с трудом открыл дверь и сильный ветер сразу осушил пот на его лице и вылечил от дурноты. Взяв фонарь, Фанфан посветил в проход, чтобы найти каюту капитана. Если чемоданчик на борту, то только там! К этому выводу он пришел после долгих размышлений. Осторожно двинувшись вперед, он то и дело рушился то на пол, то на переборки от качки кутера. Морские волны так лупили по бортам, что того и гляди могли их разбить — и тогда кутер пойдет ко дну и документы не достигнут места назначения, что было бы неплохо, однако мысль о том, что чемоданчик потонет не сам, а вместе со всеми, кто на борту, заставляла в этом усомниться.
Тюльпан очутился перед какими-то дверьми, и поскольку в коридоре других просто не было, решил, что они и ведут в каюту капитана Керкофа. Двери, разумеется, были заперты! Фанфан-Тюльпан выругался, поскольку не знал, хватит ли ему сил их высадить. Будь поблизости топор или железный лом, при небольшом везении в реве бури никто на палубе и не услышит, что делается! Но где взять топор?
Долго не раздумывая, Фанфан разбежался и протаранил дверь, которая тут же подалась и Фанфан грохнулся на пол каюты, наполовину оглушенный, потому что угодил лбом в сундук. Встал не сразу, словно позабыв об угрожавшей ему опасности, настолько удар головой вместе с морской болезнью удалили его от действительности!