Фанфан и Дюбарри
Шрифт:
Ах, как был горд Тюльпан, что понимает, и как бы гордо он ответил:
— Yes, sir. I am really deaf and dumb! [13]
Но снова, поскольку этот человек мог полагать, что Тюльпан его понимает, умея читать по губам, Фанфан удовлетворился тем, что глуповато покивал. Кузнец ещё что-то сказал дочери — но этих слов не было в словарном запасе Тюльпана, поэтому он ничего не понял, но вот касались они, несомненно, еды, если он правильно разобрал, что малышка отвечала отцу. И снова он последовал за ребенком, а кузнец загрохотал молотом. Они вошли в довольно большое помещение: это была кухня с очагом, в котором горел огонь, и одновременно комната с двумя кроватями, а ещё и конюшня, так как в глубине стоял конь, жующий сено.
13
— Да, сэр. Я действительно глухонемой.
— Please, sit down, [14] — предложила малышка Тюльпану, потянув его за рукав. Потом снова долго смотрела на него и показала пальцем на себя:
— Эмма.
Имя свое она выговорила старательно, но что должен был ответить Фанфан? Кивнув, он показал, что умеет писать. Эмма взяла со стола грифельную доску, которой явно пользовалась для занятий арифметикой, потом подала ему грифель. Тюльпан не знал, как будет по-английски его имя, но зато знал слово "земляника", и написал: "Strawberry".
14
— Пожалуйста, садитесь.
— Ох, в самом деле? — воскликнула Эмма, прочитав это прозвище. Засмеявшись, поцеловала его и погрозила пальчиком, словно упрекая, что он над ней посмеивается. Он с серьезным видом кивнул и оба покатились со смеху. Тюльпан её тоже поцеловал, поскольку она была очень хорошенькой девочкой, хотя и чумазой, и подумал, что его английская одиссея неплохо начинается.
Когда ему Эмма приготовила яичницу с ветчиной и подала на стол с несколькими ломтями черного хлеба, то села на его колени, несомненно для того, чтобы убедиться вблизи, что еда ему понравилась.
"— Боже, какая непосредственность!" — подумал он, жадно глотая свою первую еду после столь долгого перерыва. (Да, было вкусно, и ещё как!)
"— Неужели все англичане таковы? Правда, она и меня принимает за англичанина!"
Оставила девочка его, только когда все было съедено, и то, чтобы принести кувшин темного пива. Когда подавала его, снаружи донесся голос отца, звавшего её к себе.
— Just a minute! [15] — она с улыбкой убежала.
Тюльпан с пивом перешел к очагу, чтобы прогреть тело, промерзшее до костей. Повсюду было тихо. Из кузницы не долетало ни звука. Подойдя к дверям, Тюльпан увидел как кузнец торопливо куда-то уходит, а Эмма глядит ему вслед. Тюльпан, сам не зная почему, почувствовал, как ему сводит желудок. Он был уверен — произошло нечто необычное, раз отец девочки так торопливо скрылся за поворотом. Эмма, повернувшись, кинулась назад, к Тюльпану. Выглядела она взволнованной, прекрасные большие глаза были полны слез. На секунду заглянула ему прямо в глаза, и её личико последовательно выражало неуверенность, тревогу и сочувствие. Потом, как будто после долгих колебаний она вдруг решилась, взяв его за руку, заставила едва ли не бежать вместе с ней.
15
— Минутку!
"— Что происходит? Какая жалость, что я глухонемой, когда теперь вижу даже слишком ясно — начинаются такие дела, что объяснить все могут только слова!"
Тюльпану ужасно захотелось перестать изображать глухонемого и спросить Эмму, куда она его тянет и почему они так мчатся?
Они пробежали уже несколько сот метров, когда Тюльпан вдруг удивленно заметил, что они очутились на мощеной дороге, ведущей в Лондон. Далеко впереди по направлению к столице двигалось огромное стадо овец, с собаками по бокам и пастухами, которые кутались в плащи из серой шерсти и опирались на длинные посохи.
По жестам Эммы он понял, что должен догнать стадо. Но почему? Что, черт побери, происходит? Тюльпан изобразил губами слово "why?" [16] , не произнося его, причем дал понять, что весьма обеспокоен.
— Please! [17] — торопливо сказала она, оглядевшись при этом вокруг себя, — Heard me! [18] —
Тюльпан дал ей понять, что внимательно слушает и постарается понять все, что она говорит, и она пустилась объяснять, выговаривая как можно старательнее, словно жизнь Тюльпана зависела от того, насколько хорошо он её поймет. А жизнь Фанфана от этого действительно зависела! Он изумленно понял это после двух-трех Эмминых жестов.
16
— Почему?
17
— Пожалуйста!
18
Послушай меня!
Вот что произошло: три дня назад в Бентаме, удаленном отсюда миль на пятнадцать, убит был некий сквайр, ограбленный на несколько сот фунтов! Убийца скрылся, но вчера на этой дороге произошло нечто странное в дилижансе, направлявшемся в Лондон. Молодой человек, глухонемой, по неосторожности или похваляясь показал, что у него с собой такая уйма денег, которая явно не соответствовала его положению. Когда его хотели схватить, сбежал и до сих пор не найден. Об этом все в округе узнали вчера вечером, а вот отец Эммы — только сегодня утром, когда один фермер к нему приехал за подковами — как раз в те минуты, когда Фанфан ел яичницу, поджаренную Эммой!
— Потому отец меня и позвал, — продолжала Эмма. — Велел мне задержать вас подольше, чтобы он успел к соседям за помощью. А вы убили этого сквайра? — вдруг сорвалась она в слезы. — Если да, то я грешу, спасая вас.
Тюльпан покачал головой — нет, мол, — твердя себе, что нужно заговорить.
Но Эмма, озабоченная и расстроенная, подсунула ему дощечку, которую взяла с собой, и он торопливо написал:
"— Клянусь Богом, нет никакой моей вины в том преступлении!" — I was sure! [19] — ответила она и засияла счастливой улыбкой сквозь слезы. — But you must… [20] — И показала, что ему нужно поскорее бежать. Тюльпан и так знал это слишком хорошо, — как мог бы он доказать свою невиновность, найди у него столько золотых монет?
19
— Я так и знала!
20
— Но вы должны…
И долго ли ещё смог бы разыгрывать глухонемого? А выяснив, что он не глухонемой, решили бы, что ему есть что скрывать! И было — то, что он француз, и это тут же вышло бы наружу, услышь они его английский. Тюльпан взял Эмму в объятия и та, всхлипывая, прижалась к нему.
— Now, come on! [21] — сказала наконец. И снова они пустились бегом, чтобы догнать огромную отару овец. Догнав, Эмма заговорила с человеком, который был там, видимо, главным, — высоким загорелым стариком, в таком же плаще, как у остальных пастухов, но на голове его была широкополая шляпа, а в руке палка. Эмма его в чем-то убеждала, старик смотрел при этом на Тюльпана. Время от времени кивал и что-то отвечал, похоже, соглашаясь.
21
— А теперь пошли!
Эмма вернулась к Тюльпану, шедшему чуть позади и сумела объяснить, что огромная отара направляется в Лондон, чтобы снабдить город мясом, что Тюльпан получит посох и будет принят пастухом, по пути получит стол и ночлег. Отара шла издалека, и никто из пастухов не мог знать об убийстве сквайра — а стражники никогда не станут беспокоить поставщиков мяса, поскольку пастухи — люди весьма уважаемые ввиду своей полезности для общества!
— Тот старый джентльмен — мой дедушка! — под конец сообщила Эмма Тюльпану (слава Богу, на таком английском, который понимал даже он, поскольку выбирала слова попроще, чтобы выговаривать их понятно даже для глухонемого).