Фанфан-Тюльпан
Шрифт:
Броситься в воду — нельзя, трясина моментально поглотит и его. Необходимо было найти средство, нечто вроде перехода над каретой и берегом. Фанфан его нашел! Перед ним, на самом берегу, стоял могучий тополь, высотой не меньше, чем в десяток метров. Опрокинув его, можно было бы, проползя по его стволу, добраться до женщин. Нужно было только свалить могучее, толстое дерево раньше, чем карета исчезнет под водой.
Он с отчаянием смотрел вокруг и вдруг увидел, что в руке одного из дровосеков, убитых в схватке, зажат топор. Он подбежал, схватил его и стал изо всех сил подрубать ствол. Щепки градом летели вокруг. Героический юноша вложил в эту борьбу все сердце, все силы, всю энергию, и вскоре в стволе образовалась глубокая выемка. Тут из леса подбежал еще один лесоруб и стал помогать ему.
— Держитесь, господин маршал, держись, Перетта, держитесь мадам Фавар! — выкрикивал Фанфан между ударами топора. Они рубили вдвоем.
Морис Саксонский понял, что они делают, и в его глазах зажегся свет надежды. И чем неотвратимее становилась гибель, тем энергичнее он подбадривал женщин.
— Смотрите, смотрите, что они делают! — кричал он. — Какой парень! Какой молодец! Какой герой!
— Он, в самом деле, удивительный! — сказала Перетта, у которой тоже зародилась вера в спасение.
— Ну, теперь я спокоен! — твердо заявил маршал, хотя его ноги уже были почти по колено в воде. — Этот смельчак наверняка вытащит нас отсюда.
Фанфан, обливаясь потом, весь в лохмотьях, растрепанный и бледный, рубил и рубил… Глядя на него, можно было сказать, что сказочный дровосек борется в заколдованном лесу с волшебным деревом.
Вдруг раздался громкий треск. Тополь перестал сопротивляться бешеному натиску топора и медленно, величественно наклонился к реке. Его вершина упала на крышу кареты, сбила шляпы женщин в воду.
Штандартоносец торжествующе закричал:
— Они спасены!
Он бросил топор, сложил рупором руки и закричал во все горло:
— Потерпите еще минуту, я иду!
Взобравшись на ствол дерева, превращенного в мост, Фанфан двинулся по веткам к карете. Это был последний момент. Вода троим уже поднялась выше колен.
Морис Саксонский, сильный, как Геракл, поднял на руки госпожу Фавар и передал ее Фанфану. Потом так же ему была вручена Перетта, которую он сам довел по дереву до берега. Наконец и маршал, с помощью Фанфана, достиг твердой земли.
Это был момент всеобщего ликования!
Перетта прижалась к груди Фанфана, плача от счастья, благодарности и восхищения.
Маршал завладел рукой госпожи Фавар, шепча: — Теперь, когда мы оба вместе избежали смерти, я смею надеяться…
Но госпожа Фавар — образец самообладания, — тихонько отняв у него руку, сказала со своим обычным лукавством:
— Господин маршал, я думаю, вы не сожалеете о том, что выбрали Фанфана-Георгина своим штандартоносцем.
— О, еще бы! — ответил маршал. — И я сумею в скором времени доказать, как я ему благодарен!
Час спустя, когда Люрбек, обезумевший от бешенства, ехал в Париж вместе с Хольмом, не менее злым, чем он сам, наши герои, которым удалось добыть крестьянскую повозку, доехали до ближайшей гостиницы, недалеко от разрушенного моста. Маршал спешно искал человека, который добрался бы до следующей почтовой станции и привез оттуда карету с лошадьми, а госпожа Фавар и Перетта сидели перед камином и отогревали свои промокшие и озябшие ноги у благотворного огня в большом зале гостиницы.
Фанфан, свежий и бодрый, как ни в чем не бывало, не сводил глаз со своей любимой, которая только что исполнила или, вернее, пережила самую трагическую роль в своей жизни комедийной актрисы.
Морис Саксонский вернулся и тоже сел к огню.
Увидев Фанфана, он сразу подозвал его к себе.
— Мой мальчик, — сказал он ему тоном, в котором сквозила не только сердечность, но и большая симпатия, — ты вел себя, как герой.
И с лукавой искоркой в глазах он продолжал:
— В таких опасных обстоятельствах, когда одна минута колебания, одна секунда слабости привела бы к тому, что все мы погибли бы, ты действовал с такой отвагой, с такой быстротой и ловкостью, что напомнил мне своего брата, который однажды проявил такие же качества на поле боя… Ты спас нам жизнь. Поэтому первую награду, которую ты у меня попросишь, я тебе обещаю заранее.
Фанфан, покраснев от гордости, вполне законной, глубоко и радостно вздохнул. Он, конечно, хотел тут же рассказать своему начальнику все, как было, ибо ему было неприятно лгать, да еще так долго, великому воину. Но предусмотрительная госпожа Фавар устремила на него взгляд, который говорил:
— Не спеши, мой мальчик! Нужно быть дипломатом и не требовать слишком быстро благодарности за оказанную услугу!
Поэтому Фанфан удовольствовался тем, что горячо поблагодарил маршала, добавив, что он счастлив уже тем, что помог в трудную минуту человеку, являющемуся столпом защиты родины, и это для него честь, стоящая больше любых наград на свете.
— Вот достойный ответ! — заключил маршал. — Это я тоже запомню.
Едва он закончил фразу, как послышался стук колес, и карета въехала во двор гостиницы.
— Может быть, это экипаж для нас? — вскричала госпожа Фавар.
Но нет, это был не тот экипаж, за которым посылал маршал, а другой; в нем приехал из Блуа Бравый Вояка вместе со всеми актерами труппы. Старый ветеран с растерянным и полным тревоги лицом вбежал в зал и, не заботясь о правилах этикета, закричал:
— Нам сказали местные люди, что на вас напали! И мост взорван! Вы, хотя бы, не ранены?
— Как видишь, нет! — ответили одновременно обе женщины, которых и растрогала и рассмешила взволнованность управляющего, а он продолжал:
— Когда мы подъехали к мосту, оказалось, что он взорван, и нам пришлось сделать большой объезд, чтобы найти подходящий брод и перебраться через реку… Ну ничего, главное, что вы выбрались из передряги! Кто сделал такую подлость?
При этих словах маршал нахмурился. Он очень не любил полицию и предпочитал сводить счеты с кем нужно сам и не иметь дела с ее агентами. Поэтому он обратился лично к старому солдату и отчеканил тоном приказа: