Фанни Каплан. Страстная интриганка серебряного века
Шрифт:
Она кивнула в ответ. Прошла, звеня цепями, в дамскую комнату, подошла к фарфоровому рукомойнику, набрала воду в ладони, жадно стала пить. Вернулась в сопровождении конвоира в пустой зал, ходила вдоль стен, разглядывала фотографии в рамках: военные у расчехленной пушки… караульный солдат с застывшим лицом возле застекленной тумбы со знаменем… учения на плацу…
— Сядьте, барышня, — попросил конвоир. — Не положено. Заругают.
В дверь входили, оживленно переговариваясь, члены суда, занял место за столом председательствующий. Надел очки, взял в руки бумагу.
— Встаньте, подсудимая! — произнес.
Сделал паузу, глянул зачем-то в сторону поясного
— Рассмотрев в судебном заседании дело мещанки, именующейся Фейгой Хаимовной Каплан, преданной суду начальником войск Киевского гарнизона по обвинению в изготовлении, хранении, приобретении и ношении взрывчатых веществ с противною государственной безопасности и общественному спокойствию целью, военно-полевой суд в составе: председателя суда, командира седьмого саперного батальона полковника Немилова, членов суда — сто шестьдесят пятого пехотного Луцкого полка полковника Лапинского, сорок восьмого пехотного Одесского полка подполковника Пацевича, сто двадцать пятого пехотного Курского полка капитана Богатырева и шестого саперного батальона капитана Тинькова постановил: подсудимую, именующуюся Фейгой Каплан, признать виновной в изготовлении, хранении, приобретении и ношении взрывчатых веществ с противною, согласно закону от девятого февраля одна тысяча девятьсот шестого года целью, лишить всех прав состояния и сослать в каторжные работы без срока…
Снял очки, потер устало переносицу.
— Вам все понятно, подсудимая?
— Да, все.
— Поставьте свечку своему еврейскому богу, — проговорил он, собирая бумаги. — Исполнись вам на момент совершения преступления семнадцать лет, подлежали бы по закону смертной казни. В рубашке родились: двух месяцев не хватило…
«В Киевскую губернскую тюремную инспекцию:
На основании 948-й и 951-й статей Уголовного судопроизводства препровождая, при этом, в Тюремную инспекцию для исполнения выписку из приговора Киевского военно-полевого суда, состоявшегося 30 декабря 1906 года, об именующей себя Фейгой Хаимовной Каплан, осужденной по закону 9 февраля 1906 года, уведомляю:
1. Что приговор этот на основании 2-й и 941-й статей того же Устава вступил в законную силу.
2. Что осужденная содержится под стражей в киевской тюрьме и 3. Что срок содержания для вышепоименованной осужденной должен считаться с 30 декабря 1906 года.
Вместе с тем прошу своевременно прислать уведомления по бланкам на обороте сего прилагаемым:
а) о начатом исполнении приговора (949-я статья Устава Уголовного судопроизводства);
б) об окончательном приведении приговора в исполнение (956-я статья Устава Уголовного судопроизводства).
Подлинная за надлежащими печатями.
С подлинной верно: делопроизводитель Курочкин».
Приговор она встретила с облегчением: «Буду жить! увижу Витю!» Не сомневалась: теперь-то он непременно даст о себе знать. Может, явится даже на разрешенные раз в две недели свидания. Почему бы нет? Изменит внешность, назовется родственником, предъявит нужные бумаги — он это умеет. Господи, неужели получится!
Уверенность окрепла, когда ее вызвали однажды в тюремную контору, вручили, заставив расписаться в тетрадке, двадцатипятирублевую ассигнацию. Деньги, как явствовало из квитанции, поступили из одесского кредитного банка, имя отправителя не указывалось — только сумма цифрами и прописью и витиеватая роспись фиолетовыми чернилами.
Исчезли последние сомнения: он! Любимый! Не оставил в беде, заботится! Почему только Одесса, странно? Путает полицию, деньги переслал через одесских товарищей? «А может, все же уехал? — вертела удрученно в руках фиолетово-красную кредитку. — Скрывается у тамошних анархистов?»
На получасовых прогулках — в кандалах, на морозе — вглядывалась в лица арестантов, круживших по периметру тюремного двора: может, кого-то узнает? Кляла себя, что не выучила в свое время азбуку Морзе. Витя уговаривал: давай, научу, пара пустяков. Как бы сейчас пригодилось!
Трехэтажное здание острога, где она дожидалась отправки по этапу в Сибирь, перестукивалось с утра до ночи через стены и потолки. Обменивались записками — на клочках подтирочной бумаги, спичечных коробках, папиросных окурках, заводили знакомства, влюблялись.
Как-то на прогулке растрепанная баба с черным лицом окликнула ее из шеренги уголовниц:
— За что сидишь, девка? За бонбу?
Захохотала хрипло:
— А я, слышь, полюбовника в пьяном виде в колодец спустила! Любо-дорого! Вниз башкой! Верка я. А ты?
— Солошенко! — прикрикнул на бабу охранник. — Отставить разговоры! Не останавливаться!
Шла неделя за неделей, нужных бумаг для отправки на каторгу все не поступало. Она постепенно приходила в себя: перестали мучить головокружения, затягивались раны, явился аппетит. Она покупала в тюремном ларьке на полученные деньги белый хлеб, селедку, развесное повидло, похожее на студень, сушки, сахар, чайную заварку. Щупала себя за щеки, усмехалась: «Надо же, толстею. Арестантка».
Очистились дали за решетчатым оконцем, с ближних холмов сошел снег, в тесной ее одиночке посветлело. Как-то во время прогулки она завернула за угол, остановилась замерев: на бледном ситчике неба тянулась цепочка журавлей. Разворачивалась над лесом, медленно стала снижаться к днепровской излучине.
Шеренги арестантов остановились. Люди тянули головы вверх, оживленно переговаривались. Конвоиры делали вид, что неположенного ничего не происходит: крутили, прислонив ружья к груди, самокрутки, прикуривали друг у дружки.
— Шабаш! — произнес, наконец, старшой. — В затылок встали! Пошли!
«Спасибо, милые журавушки! — думала она вечером, сидя у печурки. — Скрасили день».
Однажды во дворе ее окликнул прихрамывавший в шеренге уголовников немолодой мужчина в круглых очках:
— Простите, вы, кажется, политическая? Покупаете газеты? Что там, на воле? О чем пишут?
Она развела руками: не знала, оказывается, что согласно тюремному уставу может покупать через надзирательниц газеты и журналы. Обратилась, как требовали правила, с письменной просьбой к начальнику острога, получила спустя неделю разрешение. Отдала старшей надзирательнице три рубля, попросила купить все, что будет в наличии. Обложилась, устроившись на койке, выданными под расписку («вернуть по прочтению в том же виде») «Правительственным вестником», «Киевлянином», «Новостями недели», «Дамским миром». Начала с журнала, листала страница за страницей. Красиво-то как, господи! Элегантные дамы с вычурными прическами на цветных рисунках и фотографиях. За вечерним чаем, в экипаже, на прогулке. Красавец-военный в мундире с набриолиненным пробором шепчет что-то в гостиной, наклонившись, смущенной девушке в платье из переливчатой тафты… Советы по рукоделию, кулинарии, домоводству… «Гадания». «Светские новости». «Воспитание детей». «Стихи». «Фельетон»… Пробежала глазами колонку торговых объявлений, прочла, рассмеявшись: «ПИЛЮЛИ «АРА», СЛАБЯТ ЛЕГКО И НЕЖНО».